- Вы ошибаетесь, - предельно вежливо произносит Гилберт, - вовсе вы меня не раздражаете. Я к вам и ко всему, что вы делаете, совершенно равнодушен.
С легкой безмятежной улыбкой он смотрит на своего собеседника, сидящего рядом с ним на лавочке в парке. Долго Гилберт готовил эту маленькую речь. Многие дни напролет, да что там дни… недели, месяцы, несколько лет. Каждый раз возвращаясь домой с таких вот парковых посиделок злым и униженным, с досадой вспоминая все эти глупые шутки и насмешки, издевательскую улыбку и постоянные упреки в несовершенстве. Каждый раз вбегая в комнату для тренировок и без разбора паля по мишеням, просто видя перед глазами это ненавистное лицо… В один прекрасный день терпение дает трещину, и Гилберт говорит самому себе: Хватит, тебе уже восемнадцать, пора и честь знать!
Тщательно отрепетированные слова достигают адресата – но Гилберт чуть не стонет от разочарования: Зарксис Брейк снова улыбается, ни капли не смущенный и полностью удовлетворенный ответом.
- Вот это правильное чувство, Гилберт, – он протягивает руку и треплет юношу по волнистым волосам, - Смотрю, ты взрослеешь.
- Неужели, - недовольно бурчит Гилберт, - А я думал, вам нравится меня бесить…
- Не забывай, что я сказал тебе при нашей первой встрече: мы лишь используем друг друга.
И Гилберт в очередной раз пристыжено вспыхивает, видя этот полный снисходительной жалости взгляд. Сейчас в нем явственно читается: Дорогой мой, ты опять понастроил бессмысленных замков из песка? Лучше бы делом занялся!..
Спустя несколько лет Гилберт видит Зарксиса Брейка на пороге особняка после возвращения с очередного задания, прислонившегося к стене и пачкающего кровью из легких белоснежную ткань перчаток. Повинуясь необъяснимому порыву, он подбегает к нему – и чуть не отшатывается от пустоты, коей наполнена блеклая улыбка на бледном лице.
- Не стоит, Гилберт.
Остается только гадать: взаправду оно или нет? То самое равнодушие, когда-то так бессмысленно желанное. Тотчас вспоминаются многие годы, проведенные в тщетных попытках забыть тот зонтик над головой в страшный дождливый день, те слова, жестокие, но не лишенные смысла, те сухие и неприятно смущающие прикосновения рук, перевязывающих глубокую рану…
- Да ты еле на ногах стоишь, идиот, - игнорируя проступающее на лице Брейка раздражение, Гилберт хватает его за плечи, не давая упасть.
Он учится не бояться этого непредсказуемого человека. Он учится не обращать внимания на отголоски боли в собственном сердце. И вот сейчас, чувствуя едва скрываемую усталость чуть привалившегося к нему тела, Гилберт в душе радуется непонятно чему, как ребенок.
Когда тщательно отстроенные замки из песка рушатся в одночасье, рассеиваясь горьким призрачно-серым туманом пустоты и сожаления, приходится учиться всему заново, начиная незаконченную историю с чистого листа.