Третий месяц весны, день пятый

Я с самого начала знала, что ничего, кроме бед, это не принесет. Но мой господин не привык прислушиваться к женщинам, коих всегда считал существами низшими, годными разве что для продолжения рода. Проклятие падет на ту жену, что не слушается своего мужа, поэтому мне пришлось подчиниться. Сжав зубы и скрепя сердце, но пришлось.

Когда меня разыскал главный евнух, я как раз отчитывала дворцового садовника Ахмеда, загубившего мои розы. Жара в этом году была небесной карой, от нее не спасали ни распахнутые окна-двери, ни холодный шербет, ни искрящиеся фонтаны. Поэтому я и накричала на евнуха, когда тот меня побеспокоил.

Главное правило женщины в гареме: как бы ни было тебе тяжело, каким скверным ни было бы настроение, твой господин должен видеть только приветливую улыбку и почтительно склоненную голову. Поэтому, когда темнокожий раб привел меня к дверям тронного зала, я была уже совсем спокойна.

- Ты звал меня, мой повелитель? - За долгие годы жизни в гареме я научилась владеть не только мимикой, но и голосом, а вслед за лицом успокаивать и сердце.

- Если бы не звал, тебя бы тут не было. - Голос, как обычно, равнодушный, немного усталый. - Подойди, Альдо.

Прошла по мраморному полу тронного зала, приблизившись к моему господину.

- Если хочешь, чтобы я забыл о твоих кознях за моей спиной, выполни мой приказ.

Откуда он все всегда знает? Шпионов подсылает ко мне, что ли? Но что это за шпионы такие, которые проходят все мои защитные заклятия?

- Что угодно для моего повелителя. - Мне ничего больше не оставалось сказать. Оправдания - удел виновных.

- Вот и хорошо. - Взгляд его стал жестким и серьезным, устремленным в пол у моей левой ноги. Раньше мне всегда становилось не по себе от этого взгляда, но я давно уже не трепещу перед моим господином, как его молоденькие наложницы. Может быть, поэтому он и предпочитает их мне. - Разбуди Халиноми.

- Что ты сказал, мой господин? - Видимо, небо отняло у меня слух.

- Разбуди Халиноми, Альдо. Заставь их служить мне - клятвами, лестью, обещаниями вечной жизни и несметных богатств - но заставь.

- М-мой господин... ты правда хочешь дать Халиноми все, о чем сейчас говоришь? - Тут даже моя маска дала трещину, впрочем, царь вряд ли заметил.

- Посмотрим, - так и не взглянув на меня, задумчиво произнес он. - Выполняй - и весь следующий месяц я буду сквозь пальцы смотреть на твои интриги за моей спиной.

Разумом я понимала, что ничего или практически ничего о моих истинных замыслах царственный супруг не знает, но сердце все равно тревожно забилось. Или это от того, что мне предстояло сделать...

- Как тебе будет угодно, мой повелитель. - Я слегка поклонилась, прижав правую ладонь к сердцу, и, повинуясь его жесту, вышла из зала.

Главный евнух все это время дожидался меня у дверей. Не знаю, царь ли ему приказал меня сопровождать или это проявлялось служебное рвение, но он мне был сейчас как нельзя кстати.

- Мурад, позови слугу, скажи, чтобы захватил одежду для четырех мужчин. И пусть идет в некрополь Халиноми и ждет у входа, пока я его не позову.

- А зачем это?

Старый дурак, он и вправду не мог сложить два и два или умело притворялся? Скорее, второе. Мой господин не имел обыкновения брать на службу несообразительных людей.

- Скоро узнаешь. Поживее, Мурад, царь не будет ждать вечно.

С этими словами я прошла мимо него к воротам. К тем, первым, которые выходили в сад. Идя по вымощенной белым камнем дорожке, я спешила, надеясь пройти незамеченной. Не то чтобы я собиралась сделать что-либо противозаконное, я выполняла приказ моего господина, однако на всем пути до могильника меня не оставляло чувство, что я иду совершать небогоугодное деяние, пробуждая ото сна души, спавшие две сотни лет. Нет, мне приходилось делать это, и не раз, но царю нужны были не зомби - лишенные разума и воли мертвецы, одержимые лишь желанием убивать, - а живые существа с душами, которые были у них при жизни. С теми самыми, что томятся сейчас во мраке некрополя.

Когда темнота могильника окружила меня, я как будто почувствовала себя лучше. Здесь не нужно было прятаться. Вернее, нужно, нужно, конечно же, но не от тех, кто мог представлять для меня опасность при свете солнца.

У самого входа висели на стене штук пять светильников, и, взяв один из них, я пошла вглубь некрополя по широкому темному коридору.

Здесь было тихо, темно и сухо. Пусто - вот слово, точнее которого не подобрать. Но там, впереди, в самом последнем зале ждали меня четыре заточенные души и оттого, что это будут не зомби, а живые создания, мне становилось одновременно и легко, и страшно. Легко потому, что они подумают, прежде чем набрасываться на оживившего их. А страшно... наверное, потому, что живые непредсказуемы и приказать им нельзя.

Но вот и последний зал. Отбрасываю оставшиеся сомнения. Теперь мне это не поможет, только будет мешать.

Колдовству не нужны дополнительные преграды, пусть даже такие ничтожные, как заплетенные волосы и завязки на одежде. Поэтому волосы я распускаю, сбрасываю покрывало на руки слуге и вхожу в темноту последнего зала.

Здесь светлее, чем в коридорах некрополя, из-за слабо подсвечивающей красным пентаграммы на полу. Ах, ну, да, как я могла забыть, что один из этих наемников - демон. Напротив пентаграммы расположились в ряд три урны. На одной из них лежит ожерелье - даже при неверном свете лампы я могу сказать, что бусины в нем имеют цвет летнего неба. На другой - два кинжала, клинки которых стоят едва ли не дороже царской сабли. Говорили, что Ладише - получеловек-полузмей - имеет свойство отравлять свои кинжалы слюной перед тем, как пускать их в ход. Не знаю, сколько в этих слухах правды. Халиноми были казнены два века назад, свидетелей не должно было остаться. Да и не оставляли наемники свидетелей. Насколько мне известно, Халиноми убивали, не глядя на пол и возраст.

Меня передернуло. Должно быть, от могильного холода.

Возле третьей урны лежал на каменных плитах полутораметровый двуручный меч, лезвие которого аккуратно завернули в бархатную ткань. Ах, ну да. Знаменитый двуручник лидера Халиноми, Тэссэ Ройолы. Говорили - и на сей раз я признавала правдивость этих слов - меч подарил ему тот самый демон, что заточен сейчас внутри пятиконечной звезды. Говорили также, будто меч этот - Меруи, как его называли, - обладает демонической силой и способен развоплотить любое существо из Преисподней. Вот здесь уже вопросов возникало больше: зачем было демону дарить своему господину оружие, способное в любое время снять ему, адской твари, голову? Но это осталось в темном прошлом, и тайну унесли сюда, в некрополь.

У меня возникло желание взглянуть на меч, но я не сделала и шага в ту сторону. Ожерелье Безумного Подрывника убивает при одном касании чужих рук, отчего бы мечу лидера Халиноми не поступать так же.

Проглотив комок в горле, я пошла вдоль ряда урн, читая заклятие, которое мне ни разу еще не доводилось использовать.

- Пусть прах ваш обернется плотью, а кровь даст вам ваша душа, пусть дух ваш будет от вашей памяти, а голос - от ветра...

На какой-то миг мне подумалось, что ничего не удастся. И да, я малодушно обрадовалась этому. Но мелкая радость оказалась ничем в сравнении с торжеством, которое я испытала, когда тонкие струйки праха начали просачиваться из-под крышек урн, собираясь на полу.

Я говорила долго. Заклинания быстро не читаются, это знают даже повитухи в деревнях. А колдовство, которое использовалось здесь, ни одна бабка не вытянула бы.

Служанки и наложницы, когда хотели мне польстить, говорили, что у меня очень красивый голос. Видимо, Халиноми тоже так показалось, потому что облекаться плотью они не спешили, ручейки праха стекали на пол так медленно, будто впереди у них была целая вечность. Может, и была, но, если верить магам и демонологам, вряд ли эта вечность приходилась им сильно по душе.

Я завершила заклинание словами:

- ... жизнь да будет вечной.

Несколько минут ничего не происходило. А потом - все случилось так быстро, что к горлу не успела подкатить тошнота. Несколько мгновений - и они появились передо мной, такие, какими были в день своей казни. Издержки воспитания: меня озаботило то, что я смотрю на четырех обнаженных мужчин и на мне нет покрывала. Впрочем, они были настолько ошарашены, что вряд ли обратили внимание на мое открытое лицо. Ну, в чем-то я их понимаю. Не каждый день тебя освобождают из двухвекового заточения и дают новую жизнь в прежнем теле.

- Одежду! - крикнула я слуге, который должен был, следуя приказу моему и Мурада, ждать в коридоре.

Никто не отозвался, не вошел.

- Ты что, заснул там! - крикнула я еще раз.

Тишина.

Халиноми как один обернулись ко мне, и под их взглядами - изумленными, любопытными, настороженными - меня пробил озноб.

Трусливая тварь, подлый шакал! Он сбежал, оставив меня наедине с едва воскрешенными наемниками! Не миновать ему плетей. Ему и Мураду - за то, что распустил слуг.

Я обернулась к Халиноми, старательно отводя глаза. Однако не могла не позволить себе быстрым взглядом обежать мужчин.

Насколько я понимаю, светловолосый - это Райхо, Безумный Подрывник; смуглый, чернявый и малорослый - Тэссэ; высокий, черноглазый, похожий на уроженцев моих родных пустынь, с волосами, обрезанными по плечи, - Ладише.

А демон... у демона были русые волосы, длинные, как у всех Халиноми, красивые серые глаза, смотрящие на меня с доброжелательным интересом, дружелюбная улыбка. Наверное, она, эта улыбка, заставляла смертных отдавать ему свои души, продавать в обмен на...

Молчание, во время которого я украдкой разглядывала Халиноми, затянулось. Я отогнала мысли, не приличествующие замужней женщине, да и вообще всякой женщине, и обратилась к наемникам:

- Я приветствую вас, Халиноми, в столице Ольтермской Империи. Мое имя Альдо, я супруга нынешнего правителя Ольтерма, царя Нессира, да продлят небесные покровители дни его. Я прошу прощения за оплошность моего слуги, испугавшегося проводимого здесь ритуала и не принесшего вам одежду. Обещаю, презренный раб будет наказан. Позвольте мне исправить его ошибку.

Я слегка поклонилась, прижав правую ладонь к сердцу, и повернулась, чтобы уйти, но меня удержал голос:

- Постой.

Обернулась, ища глазами того, кто это сказал. Различать Халиноми по голосам я, понятно, не умела.

- Зачем было нас поднимать? Чего ты хочешь?

Я повернулась к Тэссэ, поклонилась снова и ответила:

- Мой господин не рассказывает мне о своих планах. Сегодня вы встретитесь с ним и все узнаете сами.

Оставив Халиноми ждать в некрополе, я направилась прямиком к Мураду. Этот сын шакала как ни в чем не бывало играл в нарды с несколькими другими стражами гарема. Завидев меня, он даже не счел нужным встать и поклониться своей госпоже, лишь кивнул, как какой-нибудь младшей жене.

- Встать, собаки, когда с вами разговаривает царица Ольтерма! - закричала я. - Презренные кастраты! Да ваши головы полетят с плеч быстрее, чем вы успеете помолиться за свои ничтожные душонки! Где слуга, которого ты должен был послать в некрополь, Мурад?

- Я посылал слугу, моя госпожа, - чуть поклонился поднявшийся евнух.

И он еще смеет так спокойно на меня смотреть!

- Меня не интересует, посылал ты его или нет! Почему он не пришел, когда я звала! Почему меня вообще оставили один на один с Халиноми! Они могли меня там же и убить! Хвала Нейали, что были слишком поражены для этого! Тому трусу, недостойному называться мужчиной, всыпать пятьдесят плетей. И пришлите сюда еще двух слуг, немедленно! Я сама их проведу!

Если бы Мурад начал упрямиться, я пустила бы в ход знание ольтермских ругательств, но, к счастью, не пришлось. Пробормотав что-то вроде "слушаюсь, моя госпожа", евнух умчался выполнять приказ.

- Тоже плетей захотели? Быстро на свои посты!

Обычно я не выхожу из себя, но сегодняшний день принес слишком много потрясений. Евнухи вняли. Не прошло и минуты, как сад был абсолютно пуст.

А одежду для Халиноми все-таки принесли. Правда, я решила сопровождать слугу, чтобы тот, в случае чего, не сбежал.

Он и не сбежал. Но трясся так, что я боялась, как бы не упал, заставив меня одну идти в некрополь.

К счастью, все обошлось. Халиноми оказались вполне вменяемыми людьми, никого не пытались убить, а, увидев меня, даже заулыбались. Особенно демон. Он, судя по лицу, так и лучился радостью. Я почла за лучшее отвернуться.

Третий месяц весны, день шестой

Весь следующий день, пока наемники не уехали в Кольвин, которым уже долгие годы бредил мой господин, я присматривалась к ним. Тайком, разумеется, ибо не положено замужней женщине пялить глаза на посторонних мужчин. Сад, разбитый у дворца Халиноми, был соединен с царским садом галереей, пересечь которую можно было за три минуты. Если бы они меня заметили, я сказала бы, что меня послал царь, но им, к счастью, не было до меня дела. Не могу сказать, что итоги меня разочаровали.

Особенно хорош был Ладише, сын василиска. Чары ли это были его глаз или зов моего сердца, но он понравился мне больше остальных. Не только внешне. У него был мягкий голос и плавные движения. И, наверное, доброе сердце. Я видела, как он утешал молоденькую девочку, которую отдали ему в наложницы в числе прочих гаремных красавиц.

Надо признать, мой господин небывало расщедрился для Халиноми. Мало того, что им отвели отдельный дворец рядом с царским, пусть и чуть поменьше, так еще и царь отдал каждому по десятку девственниц из своего гарема. По-моему, многовато, но моего господина это вряд ли смущало: у самого около сотни невольниц сидит взаперти. Сидела там и я. Пока не проявились таланты чародейки.

Меня передернуло. Возвращаться в маленькую комнатку наложницы, подчиняться презренным евнухам, не иметь права приказать никому, кроме слуг и рабов, - я благодарила небо за то, что оно дало мне дар колдовства.

Но я отвлеклась.

Тэссэ, лидер Халиноми и, что странно, самый младший из них, тоже был хорош. Природная диковатая красота молодого оборотня невольно вызывала приятные, пусть не слишком приличные мысли. Я понимала, почему наемники подчиняются ему, признавая главенство Тэссэ безоговорочно. Самой веской причиной было, скорее всего, обаяние, устоять перед которым вряд ли кому-либо удавалось. А уж потом сюда добавлялась непрошибаемая уверенность в собственных силах, преданность и честность, доля наглости, без которой, как известно, никуда, - и становилось понятно, что в этом мальчике так привлекает людей.

Но он был жесток. Это читалось по глазам, темно-синим, чуть раскосым. Когда в душе его царило умиротворение и он просто лежал в траве, глядя на облака, эта жестокость почти пропадала, прячась на такой глубине, что заметить ее мог бы только его демон. Но когда Тэссэ тренировался на этом демоне и отдергивал двуручник от его горла в самый последний момент - о, хлещущее из него кровавое возбуждение можно было не просто видеть - ощущать.

В конце концов, я успокоилась тем, что оборотень на восемь лет меня младше, да и вообще потеряет ко мне всякое уважение, если я вздумаю проявить к нему благосклонность.

Райхо Миельган, Безумный Подрывник, кажется, получил свое прозвище незаслуженно. По крайней мере, первую его часть. Может быть, в бою, когда взрывались города и села, дома и мосты, глаза его и горели жутким сумасшедшим огнем, но пока они были спокойны. Хотя его я видела не так часто и не могла сказать точнее. Но решила, когда Халиноми уедут, обязательно наблюдать за ними в Зеркало Судеб. Имею же я право знать, кого вернула к жизни.

Что касается демона... он произвел на меня не слишком приятное впечатление, за один день успев предложить контракты всем своим наложницам. Корыстолюбивое, хитрое, неспособное на истинные чувства создание, использующее свое обаяние, чтобы соблазнять и похищать людские души. Что его вообще интересовало, кроме обязанностей?

Его господин.

Это стало понятно с одного взгляда, с одного прикосновения. Жарко горел день, оборотень, закончивший пробный поединок с демоном, лежал в траве, глядя на облака, я стояла на выходе из галереи, скрытая высоким кустарником, демон сидел подле господина, что-то негромко говорил ему, отводя со лба Тэссэ влажные пряди. У меня сердце щемило от нежности этих прикосновений, и настроение портилось, обещая не улучшаться весь день.

Ко мне никто никогда так не прикасался.

Третий месяц весны, день пятнадцатый

Наблюдать за Халиноми в Зеркало Судеб не удалось: оно отказало. Поэтому все пять дней, что наемники были в Тальмоне, - это городок, куда их послали, - я приглашала во дворец знающих чародеев, предполагая, что один из них сможет исправить Зеркало. В итоге, справлялась я одна, а чародеев гнали взашей.

И вот сегодня утром Халиноми вернулись. Я напросилась с моим господином в тронный зал, чтобы услышать о результатах их похода. Вести были неутешительными. Начальник крепости Тальмон отказался выплачивать дань и когда-либо идти на сотрудничество с Империей. Его солдаты убили ольтермского посла, а Халиноми, исполняя долг карательного отряда, сожгли город. Я, впрочем, ожидала чего-то подобного, да и мой господин тоже. Поэтому вторую часть рассказа мы слушали с не меньшим любопытством.

Халиноми взяли из Тальмона девушку-пленницу, кажется, Эвелину, но точно я не помню. Царь только посмеивался понимающе, пока Тэссэ не сказал, что девушка эта будет находиться под покровительством Халиноми вместе с ее родителями.

Мой господин, помню, удивился. Сильно. Да и мне было непонятно: ну, взяли они девчонку для постельных утех - хотя зачем им какая-то кольвинка, если у самих в гаремах по десятку красавиц, - так чего ради ее родителей тащить? Но к причудам наемников царь отнесся доброжелательно, предложил, - дабы девушка не жила с ними просто так, никому никем не приходясь, - взять ее Ладише в ученицы или Райхо в жены. Наемники, кажется, не совсем поняли, зачем это нужно, однако вняли. Впрочем, посмотрела бы я на того, кто осмелился бы не внять моему господину.

Третий месяц весны, день шестнадцатый

Вчера я пригласила василиска в свою спальню. Если искать этому правдоподобное объяснение, можно упомянуть, что мой супруг совершенно не уделял мне внимания, положенного старшей и единственной жене, и я отчаянно хотела вновь почувствовать себя желанной. Можно... Но правда была куда проще, и оттого ей меньше доверия. Просто когда Ладише вдруг повернулся и посмотрел на меня, я ощутила, как по телу прокатывается горячая волна, растапливая волю, заставляя сердце биться чаще.

И я позвала его.

И он пришел.

Вблизи василиск оказался еще прекраснее, я не могла оторвать взгляда от его лица, и особенно - от глаз. Зачаровал ли он меня, когда посмотрел там, в тронном зале, - небо знает, но это было неважно. Я чувствовала, что противиться его притяжению не могу.

- Куда все уходит, - улыбнулась, качая головой. - Раньше мужчины, желающие пробраться в спальню царской жены, выдерживали бой с охраной гарема, а теперь...

- Хочешь - я вернусь и перебью охрану?

Вежливость его я оценила сразу.

- Нет, спасибо. Я не настолько сурова, чтобы искать страже верную смерть. Присядь, Ладише.

Он опустился на диван, и я пристроилась у его ног.

- Царица, можно тебя спросить?..

- Спрашивай.

- Почему ты выбрала меня?

Странный вопрос. Потому что ты мне понравился.

- Я присматривалась к вам, Ладише, к каждому из вас. Тэссэ и Райхо - воины, ни одна женщина не заменит им их ремесла. Йарна... он пытается извлечь из всего выгоду, вряд ли мне удалось бы сохранить душу, пригласи я его. А ты мне с самого начала понравился, еще там, в некрополе.

- Но ты ведь совершенно меня не знаешь.

- Ну, так и узнаю получше, благо, времени у нас много.

Он слабо улыбнулся.

- Мой господин не уделяет мне должного внимания, и ночами я сплю в одинокой постели. Любой муж, оставляющий свою жену надолго в одиночестве, должен быть готов к ее измене.

Он смотрел на меня... изучающе, другого слова не подберу. На губах его играла легкая улыбка, взгляд был внимателен и дружелюбен.

Некоторое время мы просто сидели так, и я глядела ему в лицо снизу вверх, легонько обводя пальцем линии его ладони, а затем он потянулся и едва ощутимым движением сбросил покрывало с моих волос. Осторожно приподнял на ладони прядку и, склонившись ко мне, коснулся ее губами. Не знаю, почему, внутри у меня заныло. Нессир никогда так не делал.

Захотелось обнять его, сказать, как по душе мне его нежность, и я нашла взглядом глаза, необыкновенно теплые, и ощутила, как сжимается сердце.

- Ладише...

Я ничего не хотела говорить, вообще к нему не обращалась. Просто позвала, не желая отклика, произнесла имя, словно пробуя на вкус. Ла-ди-ше, Ла-ди...

А он осторожно взял меня за руки, приподнял, приглашая сесть с ним рядом.

Я пропала.

Я пропала еще тогда, когда впервые взглянула на него. Сидеть рядом с ним было до того хорошо, что не хотелось даже шевелиться, дабы не нарушить эту гармонию, не развалить едва установившееся хрупкое равновесие. Он был холоднокровным - наследство отца-василиска - но жар его тела я ощущала и через одежду. Невыразимо приятно оказалось вот так прижиматься к нему, чувствовать его руку на своих плечах и молчать вдвоем. Я уже и забыла, каково это - когда тебя обнимают.

Прежде чем он успел что-то сказать, я резко обернулась и прижалась к его губам, сухим и горячим, с необыкновенной нежностью ответившим на мой поцелуй. Трепетная чувственная неспешность, его руки на моей талии, стук сердца в груди, прижатой к моей...

Поцелуи подбородка, шеи, чуть виднеющихся над воротником ключиц... ох, проклятое платье!

Раскреплялись, повинуясь рукам Ладише, невесомые застежки, а он целовал каждый дюйм обнажающейся плоти, и у меня кружилась голова. Особенно когда его ладони легли на мою грудь. Особенно когда он ощутил твердость сосков под пальцами. Мне захотелось видеть его, и я распахнула глаза, встретившись с его глазами. В них была нежность. И ласка. И желание. И толика веселья.

Ладише улыбнулся, поймав мой взгляд, и, чуть склонившись, дотронулся губами до плеча. В безотчетном порыве я подалась к нему, вцепляясь в мягкие черные пряди, выглядевшие, наверное, восхитительно в косах. Впрочем, василиск, даже лишенный своих великолепных волос, был бесподобен...

Он не спешил. Он спускался ниже так медленно, что мне казалось, время замерло. Его медлительность не вызывала досады: каждое прикосновение было наполнено смыслом, каждая ласка - будто сакральное таинство, и я едва не расплакалась от неизведанных прежде ощущений, когда он прижался губами к моей груди.

Стало жарко, в грудь пролилось тепло, его тепло, которое я впитывала всем существом, стараясь не упустить ни капли. Так мало его было в моей жизни, что насытиться им теперь мне не запретил бы никто.

А Ладише ласкал и целовал, сдвигая ткань платья все ниже, пока она не оказалась на бедрах. Мы замерли друг напротив друга, глядя глаза в глаза, и одновременно, не сговариваясь, рассмеялись - просто потому, что было хорошо.

Окончательно осмелев и отбросив ненужный уже стыд, я потянулась к поясу его халата, развязала, швырнула на спинку дивана. Распахнула халат на груди, спустила с плеч и бросилась в омут с головой: целовала его плечи, руки, грудь, живот - безоглядно, страстно, изголодавшись по мужской ласке, по горячей коже, по напрягшейся плоти между бедер, жар которой ощутила, придвинувшись ближе, вжавшись в Ладише как могла тесно. Ртом сорвала его стон, разомкнула языком губы, ладонями ласкала спину.

Пропустила миг, когда мы изменили положение и я оказалась сидящей на нем, обхватив коленями его бедра и вжимаясь низом живота в его жар.

Наверное, Ладише был удивлен тем, как настойчиво я его раздевала, но мне казалась невыносимо мучительной любая преграда между нами, а одежда была таковой. И, когда мы, наконец, избавились от последнего клочка ненужной ткани, я приникла к груди Ладише, целуя напрягшиеся соски, легонько поглаживая плоский живот, время от времени, будто бы забывшись, опуская руку ниже.

Когда я встретила его взгляд, восхищения и страсти в нем было поровну. Улыбнулась, спрятав ладонь меж его бедер и наблюдая реакцию. Ладише еле слышно охнул, когда моя рука сжалась чуть сильнее, и невольно дернулся мне навстречу. Чуть виновато улыбнулся, прося одними глазами: "Продолжай".

И я продолжала, и его стоны и вздохи звучали для меня слаще соловьиного пенья, а дрожь его плоти в моей ладони лишний раз убеждала меня в том, что все-таки женщины имеют над мужчинами власть неоспоримую, особенно в такие моменты, как этот. Я прервала ненадолго ласки, чтобы посмотреть, как будут умолять его глаза.

И они умоляли. О, как они умоляли. Не подчиниться этому взгляду было бы святотатством, и мне не осталось ничего другого, кроме как ласкать его, сцеловывая вздохи страсти с его губ.

И, когда терпеть дольше не было уже сил, я опустилась на него, принимая в себя. И замерла, наслаждаясь ощущением того, что он, наконец-то, - наконец-то - внутри, живой, горячий, пульсирующий. Плавно качнула бедрами, распаляя его сильнее.

- Альдо...

Он не закончил - глаза договорили за него. Я не спешила, плавно раскачиваясь, дразня. Мне хотелось подольше насладиться мигом единения, прежде чем предаться неистовой страсти. И он милостиво позволял мне это, хотя сам кусал губы от еле сдерживаемого желания.

В конце концов, мне надоело его терзать, и мои бедра задвигались ритмично и размеренно, будто в танце. Да это и был танец. Танец любви и страсти, жара и удовольствия. Я нырнула в омут с головой. Я погибла.

Когда почувствовала, что он готов взорваться, замедлила движения, превратив их в тягучие и плавные, склонилась к Ладише, взяла в рот отвердевший сосок, подразнила языком, покрыла поцелуями окружность, слегка посасывая... Небо, как долго я была лишена даже таких простых радостей жизни.

Он двумя пальцами осторожно взял меня за подбородок, заставляя поднять голову, и прильнул к моим губам в долгом упоительном поцелуе, сильнее вжимаясь в меня твердой горячей плотью. Было что-то интимное, любовно-нежное в том, чтобы неторопливо целовать друг друга, в то время как тела сплелись так тесно, что чувствуешь себя спаянной с другим воедино, а его плоть дрожит внутри твоего тела, требуя, заставляя тихонько выстанывать имя в горячие губы.

Оторвалась от него - кажется, с кровью, - бедра вновь задвигались в ритме танца, кажется, отдельно от моего сознания, уплывающего куда-то...

Тело пронзил горячий луч. Затем еще один, и еще. Перед глазами вспыхнули разноцветные костры.

- Лади... - Имя было сорвано моим же криком наслаждения, который невозможно стало уже сдерживать.

Теплое семя разлилось внутри, усиливая и без того потрясающую сладость.

- Ладише, Ладише, Ладише... - Шептала, не в силах остановиться, сжимала коленями его бедра, не желая отпускать. - Небо, как мне тебя не хватало...

Он улыбается, нежно гладит мои волосы, и взгляд его кажется почти любящим, когда губы легонько дотрагиваются до моего виска.

- Спасибо, Альдо...

Мне кажется, это я должна его благодарить, но я молчу, занятая более важным делом: целую его живот, и солоноватый вкус горячей влажной кожи кажется слаще любых яств.

С трудом отпускаю его из собственного тела и ложусь рядом, упираясь плечом в его подмышку.

Легонько трусь низом живота о его бедро, касаюсь языком соска, еще твердого, смеюсь, глядя на его лицо. Целуя, спускаюсь ниже, скользнув волосами по животу, дотрагиваюсь губами до горячей мужской плоти.

Мне мало одного раза. В конце концов, у нас вся ночь впереди...

... А сегодня утром проснулась от его поцелуя. В постели. Верно, Ладише перенес меня, когда я, утомленная, уснула у него на груди.

- Доброе утро, Альдо.

- И тебе. - Хочу подняться, сесть на постели, но его руки обнимают меня, не отпускают.

- Пожалуйста, не надо. Давай еще немного так полежим, - шепотом просит он.

И я доверчиво склоняю голову ему на грудь, устраивая ладонь напротив гулко стучащего сердца.

Когда он уходил, я поняла, что влюбилась.

Гхм, что-то я расписалась. Как бы этот дневник мой господин не нашел: он, конечно, человек разумный и спокойный, лишний раз шум поднимать не будет, но надо бы все же спрятать подальше.

И снабдить десятком-другим заклинаний.

Чтобы наверняка.