| Genso_Okami | Дата: Четверг, 02.02.2012, 14:09 | Сообщение # 1 |
 Монарх
Группа: Администраторы
Сообщений: 2248
Статус: Offline
| Автор: Luimno
Рейтинг: R
Фандом: Hakuouki
Пейринг: Хиджиката/Тидзуру, Соджи/Тидзуру
Жанр: angst, drama
Размер: мини
Статус: закончен
Размещение: Только с разрешения
1. Кондо-сан
Ты помнишь этот день?
На земле под холодным дождем
Остались мы вдвоем.
Из последних сил
Заставлял я биться сердце твое —
Моя жизнь сгорала вместе с тобой.
Когда я только попала к шинсенгуми, он казался мне немного рассеянным и смешливым мужчиной. Я даже не понимала, как его сделали командиром. На мой взгляд, Хиджиката-сан или Окита-сан подходили куда больше.
Он всегда был добр и ласков со мной, девчонкой, по случайности оказавшейся рядом с шинсенгуми. Темные волосы, связанные сзади в аккуратный пучок и добрые глаза. Я очень уважала его, со временем поняв, что он мудрый и сильный воин, достойный своих бойцов.
Когда его ранили, я не представляла, что будет, если он погибнет. На нем держались шинсенгуми и, казалось, если его не станет, что-то безвозвратно уйдет, изменится, и не факт, что в лучшую сторону.
На него равнялись товарищи, уважали и боялись враги. Слава о нем и его шинсенгуми гремела далеко за пределами столицы. И однажды его подстрелили в лесу.
Раненного, его доставили в штаб Шинсенгуми. К счастью, он сумел выжить. Сильный духом, еще не совсем оправившийся после тяжелого ранения, он отбыл со мной и Хиджиката дальше, воевать. Он был нужен шинсенгуми и не мог остаться в стороне, когда все вокруг воевали.
Его боевой дух сыграл с ним злую шутку. В одном из сражений Кондо-сан потерял большую часть людей, не желая сдаваться. Он бросился в бой с несколькими воинами, но вскоре понял, что лишь зря губит их жизни. Бойцов было слишком много.
И тогда он захотел выйти к врагу, сдаться, чтобы искупить свою вину перед теми, кто полег на том поле, отдав свою жизнь за призрачную надежду на победу. Мне удалось уговорить его, потому что смерть – это самый простой выход. Гораздо труднее жить с тем грузом вины, что снедал его, не давая спокойно спать.
Когда враги окружили штаб, он приказал всем уйти. Хиджиката-сан хотел вступить в бой с противником, в десятки раз превосходящим его по силе. Он хотел использовать силу расэцу и дать нам время. Но Кондо-сан приказал ему уходить, и Хиджиката-сан, как истинный воин, не мог его ослушаться.
Я видела, что было после. Три десятка врагов, что я и Хиджиката-сан встретили в лесу, расэцу раскидал, как котят, бросаясь под пули. Снежно-белые волосы и красные глаза, дополняемые дьявольской улыбкой на губах, довершали образ. Тогда они сбежали с поля боя, а Хиджиката-сан был тяжело ранен.
Семнадцатого апреля Кондо-сан был казнен. Все тяжело переживали эту потерю, потому что надеялись, что командиру шинсенгуми удастся выбраться из этой передряги.
Но Кондо-сан не вернулся.
Так ушел наш командир, лидер шинсенгуми, великий воин Кондо Исами.
2. Харада Саноске и Симпати
Что приготовил мне наш мир?
Быть может, он спасет тебя
На моих глазах.
Харада и Симпати – оба веселые и шальные. Иногда мне казалось, что у них ветер в головах гуляет. Харада-сан – высокий, с волосами красного оттенка заката, с теплыми карими глазами, которые почему-то всегда напоминали мне солнце. И Симпати-сан – мускулистый, всегда хвалящийся своим телом, вечно со встрепанными волосами, и глаза, чистые, светлые, как два родника.
Я помню, как в праздник мы ходили слушать музыку. Я помню чистый неземной свет и двоих воинов по обе стороны от меня. Я боялась, что Хиджиката-сан станет ругаться, ведь мы были в патруле, но они лишь засмеялись и, схватив меня за руки, потащили поближе.
Это чувство, будто летишь. Словно тебе все подвластно, и нет ничего невозможного. Ветер треплет каштановые и красно-коричневые волосы, задорные улыбки красят их лица. И в глазах – озорство, мгновения покоя.
Я никогда не забуду ярость в глазах Харады-сана, когда он защищал меня от Кадзамы. Демоны появились внезапно, в то время, когда в город прибыл сегун, и все бойцы были заняты патрулями. Я не ждала, что кто-то сможет защитить меня. Но они появились из темноты, оттесняя меня, готовые заслонить меня своими телами. Я помню, как Харада-сан, которому не было равных в бою на копьях, не мог одолеть демона Ширануи, так же, как и тот его.
И Симпати-сан, и Сано-сан, они оба флиртовали со мной, поддразнивали, но по-дружески, не пытаясь обидеть или унизить. И они были моей семьей, наряду с другими воинами.
Они были настоящими. Искренними и чистыми в своем смехе или бесконечной ругани, улыбающиеся, живые. И когда они решили уйти, я не смогла сдержать слез.
Кондо-сан оказался слишком глух и не смог услышать то, что шептали ему сердца этих двоих мужчин. Симпати-сан не мог больше выносить битв, где большая часть его людей оставалась лежать на поле битвы. А Харада-сан никогда не бросил бы друга, и ушли они вместе.
Мы стояли у моста, провожая их. И Харада-сан гладил меня по голове и просил не плакать. Но слезы все текли и текли, не желая останавливаться. Все-таки я привязалась к ним, ко всем им. Они были для меня роднее отца, которого я так и не могла найти.
Я запомнила их такими: улыбающиеся, живые, настоящие, искренние. Волосы Сано-сана в свете закатного солнца отливали красным, а глазами казались желтыми, теплыми, как янтарь. И Симпати-сан: взъерошенные каштановые вихры на голове и глаза, как чистое лазурное летнее небо над головой.
Они ушли, не ведая, что совсем скоро я останусь одна.
3. Сайто Хадзимэ
Дыши со мной еще один день,
Я буду считать часы.
Прижми ладонь к груди моей...
Вечно спокойный, неколебимый, как статуя. Я запомнила его со своей первой ночи, когда только встретилась с шинсенгуми в городе. В синем хаори на плечах, он лениво встряхнул мечом, и красные капли крови отступников-расэцу уродливым пятном осели на белоснежной стене.
И на следующее утро: безмолвный, сидящий прямо напротив меня. Фиолетовые волосы, темно-синие глаза. Привлекательный, но холодный, безразличный ко всему. Спасший мне тогда жизнь в Икэда-я. Мы вместе ходили в патрули, и однажды он ушел из отряда шисенгуми вместе с Ито-саном.
Все были потрясены – так это было неожиданно. Сайто-сан был одним из лучших мечников, и его потеря могла доставить всем бед. Но через какое-то время он вновь вернулся, потому что, как оказалось, выполнял секретную миссию, порученную командиром – шпионил за Ито-саном.
К сожалению, Ито узнал секретную информацию о расэцу, и пришлось устранить его. Но в ту ночь мы снова столкнулись с демонами. И Сайто не было рядом. Он появился лишь тогда, когда затих у стены смертельно раненный Хейске, а Харада почти выбился из сил.
Перед одной из битв он ушел из лагеря ночью и долго стоял на поле. Я пошла за ним, и Сайто-сан заметил меня.
— Время сражений на мечах и копьях ушло безвозвратно.
Сколько горечи было в этих словах! Сколько тоски волка-одиночки по тем временам, когда здесь еще не появилось огнестрельное оружие, и в битву шли с одним только клинком и боевым духом…
Он защитил меня, снова доказывая, что мы все – одна семья. Сайто-сан оберегал меня и хранил, этот воин, каждый раз успевая на долю секунды раньше врага. Я благодарна ему, потому что он ушел последним.
Когда война подобралась к землям клана Айцзу, ему было поручено возглавить их. Меня не было рядом, но я слышала о его победах и поражениях. Воины клана дорого отдавали свои жизни, но их было слишком мало.
И тогда Сайто-сан решил уйти и остаться с кланом Айцзу. Хиджиката-сан не препятствовал этому, но я видела, как ему тяжело. Тогда мы остались совсем одни, потому что все воины шинсенгуми покинули нас.
4. Окита Соджи
Я считаю пульс,
Но удары утопают в слезах,
Горящих в наших сердцах.
Прикоснись ко мне,
Дай понять, что мы живы еще,
Только мы, и никого больше нет.
Окита-сан, пожалуй, тот воин, к которому я привязалась больше всех. В самом начале моей жизни с шинсенгуми он всегда обещал меня убить, если что.
Я помню, что тогда случилось ночью в Икэда-я. Воины отправились в два места, не зная, где будут Тесю. И получилось так, что против нескольких шинсенгуми в Икэда-я стояли все заговорщики.
Кондо-сан отправил меня передать послание остальным, чтобы бойцы сумели присоединиться к товарищам и помочь им в схватке. Я бежала, как никогда в жизни, боясь не успеть, не смочь.
Успела. Когда Хиджиката-сан вместе со своим отрядом прибыл в Икэда-я, там уже вовсю шла битва. В гостинице я попыталась помочь кому-то, но меня отпихнули со словами:
— Это просто царапина. Вот Соджи ранен. Посмотри, он где-то на втором этаже.
Я побежала по лестнице, но прямо передо мной возник воин с мечом в руках. Я зажмурилась, ожидая смертельного удара, но противник издал какой-то странный всхлип и бездыханным повалился к моим ногам.
За мной стоял Сайто-сан. Угрюмый, в запачканном чужой кровью синем одеянии, с катаной в руках.
— Будь осторожна. Я не буду больше прикрывать твою спину. Дальше тебе придется пробираться самой.
Соджи-сана я нашла лежащим на полу в одной из комнат. Рядом с ним стоял воин, еще юноша, светловолосый и светлоглазый, с неприятной улыбкой на бледных губах. Окита-сан не подавал признаков жизни, а под ним растеклась лужа крови.
Тогда я впервые увидела Кадзаму.
Когда демон встал передо мной, держа руку на рукояти клинка, я знала, что сейчас умру. Отразить его выпад я не смогла бы никогда – и это доказывал бессознательный сейчас Соджи-сан, которого ой как трудно было победить. Он был одним из лучших воинов шинсенгуми, и то, что его одолел этот парень, показывало, что он не простой соперник.
Перед глазами что-то мелькнуло, и я увидела спину Окиты-сана, который одной рукой отодвинул меня в сторону и выставил меч в сторону Кадзамы.
Воин, который знал меня так мало времени, собирался рисковать жизнью, чтобы меня защитить? Для меня это было непонятно. Я не могла осознать, что кто-то готов был сражаться за меня с демоном.
В ту ночь в Икэда-я двое шинсенгуми погибли в бою. Когда все закончилось, мы шли по улицам, слыша шепот встревоженных людей. Было утро, и яркое солнце помогало хорошенько рассмотреть пятна крови на одежде и лицах идущих воинов.
Окита-сан был тяжело ранен – получил удар в живот и несколько режущих ран. Когда он лежал в комнате на футоне, я сидела у его кровати, глядя на безжизненные каштановые волосы, связанные в вечный пучок, оставлявший свободными верхние пряди, и молилась. Молилась истово, как только могла, призывая всех, кто был там, на небе, даровать ему жизнь. Когда он открыл глаза, я не смогла сдержать вздоха облегчения.
— Окита-сан, скажите, зачем вы меня спасали?
Парень долго молчал, прежде чем ответить:
— Сам не знаю, зачем.
Когда к шинсенгуми прибыл врач, я подслушала его разговор с Соджи-саном. В последнее время Окита-сан ужасно кашлял, отговариваясь простудой.
— У вас туберкулез.
Я резко выдохнула. Туберкулез? Это… это невозможно! Неизлечимая болезнь, которая рано или поздно убьет его.
Врач еще долго уговаривал Соджи-сана бросить отряд и жить спокойно, не напрягаясь и отдыхая. Но как воин может нарушить клятву, данную шинсенгуми?
Я стояла, спрятавшись за столбом, ни жива ни мертва. Кажется, даже время замерло: секунды текли медленно, будто нехотя. Не знаю, сколько я переваривала услышанное, пока знакомый голос не произнес:
— Выходи уже, Юкимура-кун.
На ватных ногах я подошла к Окита-сану. Он улыбался, как, впрочем, и всегда, но сегодня это причинило мне боль.
Я смотрела в его зеленые глаза и чувствовала, как выступают слезы. Это стало для него неожиданностью, и вся веселость испарилась, как предутренний туман. Лицо его посерьезнело, и он прижал меня к себе. А я уткнулась в его кимоно и плакала, горько, навзрыд, пока сильные руки Окиты обнимали меня и гладили по волосам, нежно касались щек, шеи, спины.
— Ну что ты, Тидзуру. Не надо, все будет в порядке.
Я подняла заплаканное лицо и посмотрела на парня. Из-за пелены слез все немного расплывалось, и светлые зеленые глаза казались мне сейчас глубокими болотными омутами, затягивающими меня еще глубже, еще дальше.
Что-то странное промелькнуло во взгляде Соджи, и он выпустил меня.
А потом он стал расэцу. И в первую же ночь спас меня, заслонив своим телом от пуль.
Долгое время ему пришлось провести в больнице, потому что серебряные пули не дали расэцу регенерировать. Он был слаб, очень слаб, а еще сыворотка не излечила туберкулез, и это стало самым ужасным открытием для Соджи-сана.
Я носила ему еду и навещала. В один из дней мы с Хиджиката-саном должны были отбыть к месту боевых действий, и я зашла попрощаться.
Бледный, с растрепанными волосами, не связанными белой лентой, в домашнем кимоно, перебинтованный, он вызывал у меня острую тоску. Нет, не жалость, потому что для воина жалость – это последнее дело.
Мы сидели молча, пока он пил свой чай. За полчаса мы едва обменялись несколькими фразами: почему-то я чувствовала странную робость перед этим парнем.
Я чуть вздрогнула, ощутив теплую руку у себя на плече. Соджи-сан смотрел на меня, и в его глазах была нежность. Медленно он наклонился ко мне и поцеловал.
Неторопливо и размеренно, так, что я затрепетала от неведомых эмоций. Мягкие волосы щекотали лицо, а теплые губы уверенно прижимались к моим, настойчиво, ласково. Я обняла его, ощущая горячее тело под своими ладонями.
Окита-сан отстранился. Он улыбался, и от этой улыбки веяло теплом и светом, похожим на тот, который видела в ночь фестиваля с Харадой и Симпати.
— Прости уж, Юкимура-кун. Я должен был сделать в этой жизни хоть что-то стоящее.
Во взгляде его снова появляется горечь, и я отвожу глаза, чувствуя кожей его взгляд. Испытующий, нежный и горестный.
Я покинула Окиту-сана и отправилась вместе с Хиджиката-саном дальше.
А потом произошло то, что навсегда изменило нашу жизнь.
Кондо-сан был схвачен и казнен. Хиджиката тяжело переживал эту потерю, и в один темный вечер я услышала знакомые голоса.
Повернув на звук, я увидела Соджи-сана и замкомандира. Они ругались, и Окита, кажется, обвинял Тоши в смерти командира. А потом он развернулся и пошел вниз, а я побежала за ним.
— Окита-сан!
Он замер на месте, стоя ко мне спиной. От него волнами исходили горечь, боль и ярость. Прежде, чем я успела что-то сказать, он закашлялся, падая на колени. Я бросилась к нему, но была остановлена негодующим возгласом.
— Окита-сан, послушайте меня, пожалуйста. Кондо-сан приказал нам уходить. Хиджиката-сан бился с теми, кого мы встретили в лесу, и он тяжело ранен. Даже расэцу – не боги.
Последние слова еще не слетели с губ, а я уже трижды успела проклясть себя, что сказала это.
— Иди отсюда, Тидзуру, — как-то безразлично попросил он.
Я подошла ближе и прижалась к его теплой спине, обнимая руками исхудавшее тело. Он не шевельнулся, лишь тяжело вздохнул.
— Иди к нему, Тидзуру, — повторил Соджи-сан, и я тихонько выдохнула. Ну почему все такие проницательные?
Внезапно он резко обернулся ко мне и обнял ладонями лицо, притягивая к себе. Откуда столько силы в этом воине, что проигрывает битву ужасной болезни?
Он поцеловал меня, властно, крепко, и я таяла в его руках, чувствуя очередную порцию слез. Кажется, за время пребывания в шинсенгуми я выплакала корыта три, не меньше. Окита прижимался своими губами к моим, лихорадочно гладя руками спину, плечи. Неистово, почти жестко, и я каким-то шестым чувством я понимала: этот поцелуй – последний.
Он открыл глаза, яркие, зеленые, как первая трава, глубокие омуты, затягивающие меня. Мягко провел руками по волосам и сказал:
— Я хотел быть с тобой и защитить тебя, но и себя защитить уже не смогу. Иди к Хиджиката и присмотри за ним. И не забывай меня, прошу тебя.
Голос – странный, ломающийся, неуверенный, с какими-то новыми нотками. Мне кажется, что это из-за вплетенной мелодии тоски.
— Окита-сан…
Я потянулась к нему и поцеловала его в губы, не спеша отпускать.
— Я буду вечно вас помнить, и через тысячу лет тоже.
Соджи-сан смотрел на меня, и я чувствовала, как катятся по моим щекам первые слезы. Глаза – колдовские, манящие, зовущие за собой.
— Тидзуру. Закрой глаза, пожалуйста. Не надо смотреть, как я ухожу.
Я подчинилась, стоя посреди темной улицы с закрытыми глазами, из которых стекали слезы. Губ коснулись губы Окиты, и я прижалась к нему руками, стараясь удержать рядом с собой еще хоть немного.
Он расцепил мои руки и мягко поцеловал в лоб. Я не слышала его шагов, а когда открыла глаза, улица была уже пуста.
Тогда я не знала, что он не вернется никогда.
5. Саннан-сан и Хейске-кун
Что приготовил мне наш мир?
Быть может, он спасет тебя
На моих глазах.
Саннан-сан первым испробовал на себе сыворотку расэцу, когда понял, что из-за раны, полученной в бою, не сможет больше фехтовать. Он преследовал меня, одержимый жаждой крови, и я боялась его.
Ходили слухи, что по ночам умирают люди, и я страшилась поверить в то, что это дело рук Саннан-сана и его расэцу, которым нужна была кровь. Они не могли находиться на солнце и поэтому выходили лишь ночью, когда город скрывался под покровом темноты.
Честолюбивый, гордый, он был вне себя, когда появившийся в рядах шинсенгуми Ито-сан унизил его, отверг его советы. И тогда он стал расэцу.
Хейске-кун стал серым охотником по моей вине. После того, как убили Ито-сана, мы попали в засаду и встретили демонов вместе с кланом Сацума. Именно тогда один из них смертельно ранил Хейске, и у него не осталось другой возможности выжить, кроме как стать одним из ночных охотников.
Отряд расэцу был нашим козырем, но в войне они не смогли нам помочь. Враги, прознавшие о нас, использовали серебряные пули, и Саннан-сан потерял много своих людей.
Очень хотел гордый воин расэцу получить моей крови, чтобы попытаться усовершенствовать сыворотку, но во мне все еще жил тот первобытный страх, что охватывал меня с ночи его становления демоном. Когда мы встречались наедине, я замирала, боясь даже дышать, чтобы не всколыхнуть в нем дьявольскую силу.
Хейске-кун был моим ровесником, и, пожалуй, с ним мне было легче всего. Он был весел и дружелюбен с первого дня моего появления. И поэтому, когда он вместе с Сайто ушел вслед за Ито, я была в шоке.
Тогда он сказал, что должен получить представление о мире, о том, за что и с кем он борется. Но в ночь, когда Ито-сан должен был быть убит, я отправилась к Хейске, чтобы уговорить его уйти, пока не поздно. Потому что Хиджиката-сан пообещал убить его при встрече.
Именно тогда один из демонов серьезно ранил его, и Хейске принял отимидзу, став расэцу. Но я тогда еще не знала, что жизнь серых демонов станет короткой, быстрой и яркой, как полет кометы.
Мой отец, которого я искала так долго, из-за чего попала к шинсенгуми, сам нашел меня. Но не один, а в компании новых расэцу – созданных им совсем недавно, которым не вредил солнечный свет. В штабе никого не было, кроме меня и Хейске, но днем он не мог использовать свою силу.
Отвращение при виде этих существ, напоминавших марионеток, вызывало тошноту. Отец похитил меня и доставил в замок Сэндай, прося присоединиться к нему. Да, он хотел восстановить древний род демонов, род Юкимура, но какой ценой? Тысячи невинных жизней, отданных для того, чтобы созданные демоны могли утолить жажду крови. Погибшие шинсенгуми. Он протягивает руку, предлагая присоединиться к нему, а я прикрываю глаза и вспоминаю.
Кондо-сан.
«Отпусти меня с легким сердцем, Хиджиката-кун!»
Он сдался, чтобы остальные могли жить.
Харада-сан и Симпати-сан.
«Мы все ходим под одним небом и когда-нибудь еще встретимся».
Яростное лицо Сано-сана, когда он стоит передо мной, сжимая в руках верное копье, готовясь оборонять от десятков врагов.
Сайто-сан.
«Раньше я думал, что для победы нужен лишь разящий клинок».
Холодный, спокойный, верный. Человек, который был со мной до самого конца, прежде чем покинуть нас и присоединиться к почти павшему клану Айцзу.
Хейске-кун.
«Это не твоя вина, ведь я сам решил стать расэцу.»
Веселый, молодой, еще парнишка, но сражающийся на равных со взрослыми бойцами.
Окита Соджи.
«Я хотел быть с тобой и защитить тебя, но и себя защитить уже не смогу».
Манящие голос и колдовские глаза, а еще – тоска во взгляде и смерть, идущая по пятам.
На глаза наворачиваются слезы, но я смело смотрю на отца и качаю головой.
То, что было дальше, не раз снилось мне в кошмарах. Хейске-кун и Хиджиката-сан пришли, чтобы спасти меня. Оказалось, что Саннан-сан не предал нас, как я думала, а внедрился в доверие к Кодо-сану, отцу, чтобы истребить всех новых расэцу.
Битва больше напоминала кровавую бойню. Подделки моего отца не могли сравниться с истинными расэцу, серыми демонами. То тут то там слышался скрежет оружия и хлюпающие звуки ранений.
Комната вся была залита кровью, когда отец бросился на мечи трех расэцу, чтобы защитить меня от них.
Мы собирались уходить, как Хейске-кун и Саннан-сан замертво упали на пол. Хиджиката-сан сел рядом с ними, и я поняла, что сейчас произойдет. Расэцу просто заимствовали сразу все силы организма, в отличие от людей, которые использовали только небольшую часть. И наступал момент, когда в их телах не оставалось жизни.
Они лежали на полу, и яркие краски на стенах казались мне издевательством. Я опять плакала.
— Не держите на меня зла, — негромко попросил Саннан-сан. Он извинялся за то, что много раз зарился на мою кровь, и я кивнула, смахивая рукой слезы.
Хейске-кун неподвижно расположился рядом, бледный, как полотно, со снежно-белыми короткими волосами. При взгляде на него хотелось уткнуться в чье-нибудь плечо и реветь, пока хватит сил, дни и ночи напролет.
Он так молод, а уже уходит.
— Вы ведь знали? – очень тихо спрашивает Хиджиката-сан, и я кладу свою руку поверх его, которой он сжимает ладони Хейске и Саннан-сана.
— Да… Это ведь наши тела.
Саннан-сан больше не двигается, а лицо приобретает сходство с белой бумагой. Хейске-кун смотрит меня и, через силу усмехаясь, просит:
— Ну, не надо так, улыбнись…
Я чувствую, как растягивает губы улыбка, неуместная, но так нужная Хейске. Ослепительное синее пламя охватывает их тела, и в наших руках остается только пепел.
Так ушли последние из расэцу, Саннан-сан и Хейске-кун.
И тогда мы остались одни.
6. Окита Соджи
Дыши со мной еще один день,
Я буду считать часы.
Прижми ладонь к груди моей...
На следующую ночь меня разбудило неясное чувство тревоги. Мне снились глаза Соджи, и я слышала его голос, шепчущий мое имя. Когда я проснулась, то первым делом заглянула к Хаджиката-сану, проверить, как он.
Но комната оказалась пуста. Хиджиката-сан брел по улице, медленно, словно старик, опираясь на меч. Я догнала его и попыталась увести обратно.
— На дороге, ведущей сюда, кто-то видел чертову толпу самураев и старика с седыми волосами. Это мог быть только Соджи.
От этих слов что-то в груди странно сжалось, и я поневоле ускорила шаг, уже сама таща за собой Хиджиката-сана.
Мы еще не дошли до места сражения, но трупы лежали и здесь, прямо на дороге. В воздухе висел ржавый запах металла и крови, ветерок шевелил одежду и волосы умерших, а потом…
— Хиджиката-сан!
Одинокая катана была воткнута в землю в центре этого побоища. Изорванная белая лента с рукояти, развязавшись, трепетала на ветру. Зазубрины по всей поверхности ясно говорили о том, насколько сложным был бой.
Даже для расэцу.
Как всегда, командир шинсенгуми понял все раньше меня. Я бегала по поляне, где лежали мертвые самураи, и отчаянно звала Окиту, словно надеясь, что сейчас, вот сейчас он выйдет и прижмет меня к себе. Я не хотела верить, что он оставил меня здесь одну.
«Я хотел быть с тобой и защитить тебя, но и себя защитить уже не смогу».
Я медленно закрываю глаза, опускаясь на колени у клинка Соджи. Он знал, что погибнет, что не вернется. Я прикасаюсь к рукояти, думая, что, возможно, еще некоторое время назад ее сжимали руки Окиты-сана, глажу пальцами холодное равнодушное лезвие, и мне кажется, что я слышу тихий печальный звон.
Быть может, меч тоже скорбит по нему?
Мы поворачиваемся и уходим прочь, но ноги стали, словно деревянные чурбачки, и двигаться очень тяжело. Я иду вперед, не видя и не слыша ничего вокруг, сжимая руку Хиджиката-сана до боли так, что, наверное, останется синяк, но мне плевать.
Еще один, самый дорогой мне воин покинул меня. Я смотрю в затянутое серыми тучками небо и думаю, почему же мой удел – одиночество.
7. Хиджиката-сан
Ты помнишь этот день?
На земле под холодным дождем
Остались мы вдвоем...
Надо мной в тихом танце кружатся лепестки цветущей сакуры. На моих коленях лежит Хиджиката-сан, раненый, умирающий. Я смотрю в его спокойное лицо и вспоминаю.
Непроглядная темнота в лесу, где мы расположились на ночлег. Уставший Хиджиката-сан, прислонившийся к дереву. Я сижу рядом, и мы что-то вполголоса обсуждаем, когда его лицо резко бледнеет, и он хватается руками за горло.
Я словно смотрю на себя со стороны, как хватаю его и тащу в лес, подальше от любопытных глаз. Он стоит напротив меня, бледный, с пепельными короткими волосами и красным пламенем в глазах. Его одолевает жажда крови, но Хиджиката-сан все еще сопротивляется, борется с ней, и я уважаю его за то, что он никогда не переставал сдаваться.
Я разворачиваюсь к нему спиной и спускаю с плеч кимоно. Он тянет меч из моих ножен и легонько проводит им по коже, но и этого прикосновения достаточно, чтобы пошла кровь. Почему-то мужчина медлит, и я покорно стою с закрытыми глазами. Он целует ранку, проводя по ней языком, и я дрожу, как никогда ощущая опасность. Наконец, он отстраняется, и я еле заметно перевожу дыхание.
Когда Хиджиката-сан приказал мне оставить его и жить своей жизнью, я подчинилась приказу командира. Но письмо, пришедшее в скором времени, обязало меня отправиться туда, чтобы стать помощником военного советника Хиджиката Тосидзо. И я вновь присоединилась к нему.
Нас связывало нечто большее, чем просто дружба. Я ничего не требовала от него, я просто хотела быть рядом с ним и хранить его столько, сколько смогу. Я видела, что он рад моему приезду, но что-то мешало ему это сказать. Накануне битвы, я принесла ему чай.
Разговор зашел о том, что, скорее всего, нападение будет уже завтра.
— Тидзуру, тебе стоит…
— Я не покину вас! – тихо покачала головой я. Я должна быть рядом с ним, неважно, что происходит.
— Нельзя же, чтобы говорила одна женщина.
Медленно он поднялся и подошел ближе, еще ближе.
— Я хочу защитить тебя больше, чем кого бы то ни было. Наверное, я люблю тебя. Раньше я думал, что если сумею выполнить долг капитана шинсенгуми, то и жизнь отдать не жалко. Но теперь я хочу жить.
Он прикрывает глаза, а я стою, ошарашенная, потерянная. Повисает пауза и я чуть улыбаюсь:
— Я рада. Очень рада, что вы хотите жить.
Хиджиката смотрит на меня с каким-то удивлением в фиолетовых глазах, а потом тянет к себе и обнимает.
— Оставайся со мной и дальше. Я не отпущу тебя, даже если попытаешься уйти, и будь готова.
Я обнимаю его, тихо плача в его форму. Хиджиката-сан целует меня, и я отвечаю, гладя ладонями приятную ткань на спине. Он подхватывает меня на руки и несет в сторону кровати, а я почему-то совершенно не страшусь того, что должно произойти.
Он осторожен, и я тону в этой нежности, которая захлестывает меня подобно морским волнам. Я вспоминаю просторное кимоно, из которого можно было легко выскользнуть, и проклинаю западную форму с пуговицами, застежками, идеально подогнанными рукавами. Проходит некоторое время, за которое мы пытаемся одновременно раздеть друг друга. Время яростно стучит в висках, поджимая, нагоняя нас по пятам, и Хиджиката-сан целует меня, властно прижимая к кровати, поглаживая рукой волосы. Я обнимаю его, прикрывая глаза, ощущая жар разгоряченного обнаженного тела.
Я зажмуриваюсь, но слезы все-таки проступают. Я надеюсь, что мужчина ничего не заметил, но он уже гораздо нежнее гладит меня рукой по голове, успокаивая, и целует шею. Я чуть киваю ему, и Хиджиката-сан начинает двигаться, быстрее, еще быстрее.
Время летит быстро: казалось, я только что стонала и плавилась в его руках, а сейчас мы просто лежим, обнимая друг друга. Я вдыхаю носом воздух: у Хиджикаты запах цветущей сакуры.
И сейчас он лежит на моих коленях. Глаза закрыты, черные волосы растрепались, и одна прядь упала на щеку. Я осторожно отвожу ее в сторону и вытираю упавшую слезинку.
Кадзама назвал его демоном бледной сакуры. Наверное, это так. Только демон мог унести мое сердце, подарить одну-единственную ночь вдвоем и сейчас умирать на моих руках.
Он не шевелится, и я не знаю, жив он или уже умер. Сердце словно окоченело, но это и к лучшему: сейчас я бы валялась рядом с ним, захлебываясь истерикой, или убила бы себя его клинком.
Я смотрю в утреннее небо, и мне кажется, что я вижу, как высоко надо мной реет знамя Искренности. А потом я вижу всех тех, кто ушел и уже не вернется.
Ровным клином они стоят спиной ко мне, глядя куда-то туда, что мне недоступно. Я вижу голубые хаори и белые ленты для волос. Вот мелькнули длинные растрепанные волосы Хейске, а последним слева стоит Саннан-сан. Здесь есть даже Сайто – вечный белый шарф выдает его с головой. Рядом с ним стоит…
Окита Соджи. Такой, каким он был до болезни. Его волосы треплет ветер, и я всматриваюсь в его фигуру, но от слез все расплывается.
А потом впереди них я вижу Хиджикату. Он стоит рядом с Кондо-саном, и длинные черные волосы развеваются по ветру. Я смотрю и смотрю, а они не исчезают, а потом разом оборачиваются ко мне.
Симпати-сан: вечная улыбка на лице и зеленая повязка на лбу.
Саннан-сан: очки и спокойное серьезное лицо. Я вспоминаю, как он сгорел в замке Сэндай, и чувствую подступающие к горлу слезы.
Харада-сан. Белозубая улыбка и янтарное расплавленное солнце, которое греет меня даже сейчас, когда он так далеко.
Хейске. Он усмехается и подмигивает мне, а я помню, как он сказал мне не плакать, тогда, когда осыпался серым пеплом.
Сайто-сан. Собранный, холодный, даже он сейчас чуть улыбается уголками губ, а в глазах волчья тоска. Верный, он ушел от нас, а я даже не знаю, сумел ли он выжить в клане Айцзу.
Кондо-сан. Он смеется, а я смотрю на него и вижу того человека, который просил меня позаботиться о Тоши. Простите меня, Кондо-сан, командир шинсенгуми. Я не сумела уберечь его.
Окита Соджи. Командир первого подразделения шинсенгуми, он улыбается, но от него веет печалью, а зеленых глазах – горечь и нежность. Прости меня, Окита. Я не успела сказать, как ты был нужен мне. Зачем, зачем ты ушел так рано?
И наконец, я вижу Хиджиката Тосидзо. Он смотрит прямо мне в глаза, и я плачу, не сдерживаясь, чувствуя, как текут слезы по щекам. Скажи, почему ты бросил меня? Демон бледной сакуры, забравший с собой мое сердце.
Они уходили, один за другим, а я оставалась. Они умирали в бою, обращались прахом, растеряв жизненную силу, а я жила. Почему?.. Окита и Хиджиката любили меня, они отдали жизни, чтобы помочь мне, и ушли, а я осталась на земле.
Я смотрю на знамя Искренности и думаю, что когда-нибудь мы снова встретимся.
|
| |
| |
