| Genso_Okami | Дата: Четверг, 02.02.2012, 14:13 | Сообщение # 1 |
 Монарх
Группа: Администраторы
Сообщений: 2248
Статус: Offline
| Автор: Lumino
Фандом: ориджинал
Жанр: ангст, драма
Пейринг: Азазель/Рафаэль
Размер: мини
Статус: закончен
Размещение: Только с разрешения.
Когда из яви сочатся сны,
Когда меняется фаза луны,
Я выхожу из тени стены,
Весёлый и злой.
Когда зеленым глаза горят,
И зеркала источают яд,
Я десять улиц составлю в ряд,
Идя за тобой.
Сегодня это пустошь. Бесконечный вереск и серое небо над головой. Я с наслаждением вдыхаю запах полевых трав и улыбаюсь. Улыбка выходит почти искренней, и, пожалуй, лишь ты смог бы понять, что она ненастоящая. Но тебя нет рядом — чувствуя мое новое возрождение, ты поспешил убраться так далеко, как мог.
Правда, Раф?
Вот только пора бы уже привыкнуть, что для меня твой запах — что для гончей аромат преследуемой дичи. Тебе не уйти, как бы ты ни старался. Не в наших силах прекратить это вечное противостояние. Ведь всегда есть добро и зло? Черное и белое, если мыслить примитивно.
Вот я и тьма, а ты — сияющий чистый свет.
И создали нас боги для равновесия, и вот уже какую сотню лет мы с тобой бьемся, и ты побеждаешь. Не знаю, Рафаэль, почему тебе так везет. Не потому ли, что зло всегда оказывается в полном дерьме?
И пока меня нет на земле, здесь царит праздник. Ведь это я, Азазель, нашептываю людям всякие пакости и рождаю зависть, злобу и другие неприятные вещи. А ты — наоборот. Ты приносишь счастье и покой в сердца тех, что оплетены моими пороками, как мухи паутиной. И, знаешь, для меня это даже забавно — смотреть, как вновь расцветают цветы на пепелище в душе какого-то дурня, что поверил моим посулам.
Вновь и вновь, всегда ты укрываешься от меня, зная, что всякий раз, как только я снова воскресну, я буду искать тебя, чтобы вступить в поединок, из которого ты опять выйдешь победителем.
Ты такой светлый, чистый, ослепительный, и для моих порочных глаз — как очищающий огонь. Но меня хранят мрак и тьма, и твоя сила меня не трогает.
Мы с тобой единое целое, всего лишь обратная сторона друг друга.Ты — длинные светлые волосы, яркие синие глаза и мечтательное выражение лица. И я — порочность и грех в каждом своем движении, короткие волосы за спиной, в чьей тьме умирают солнечные лучи, и зеленые глаза. И вечная ухмылка, кривая улыбка на лице, вежливый поклон.
Твоя душа в моих руках
Замрет, как мышь в кошачьих лапах,
Среди тумана не узнает меня,
И ты на годы и века
Забудешь вкус, и цвет, и запах
Того, что есть в переплетениях дня.
Снова расправить черные крылья и почувствовать, как пугливо стихает ветер, угодливо притаившись под перьями и словно бы спрашивая позволения, чтобы вскинуться яростным вихрем. И я милостиво простираю руку, ощущая биение воздуха в своих ладонях. Покоренная стихия просыпается медленно, но неотвратимо, как подходит к берегу девятибалльный шторм — и далеко, и не видишь, а мимо не пройдет.
И с бешеным свистом ветер сопровождает меня, словно верный пес хозяина, пока я лечу в сером низком небе. Туман, ветер и облака — вот мой дом. А твой — яркое, пылающее солнце, чистое синее небо, как твои глаза. Словом, все, что так ненавижу я: тишина и покой.
Злость и неукротимость природных стихий наполняют меня силой и восторгом, как ребенка, увидевшего первый падающий снег. Да, метель, когда ветер, смеясь, швыряет в лицо холодные пригоршни застывшей воды, рвет одежду и волосы — это тоже мое время.
Расправить сильные крылья и прикрыть глаза, слушая услужливый голос ветра. Ты там, где и всегда. В старом разрушенном замке, где мы с тобой бьемся сотни лет и ты всегда одерживаешь победу.
До него недолго, и я усмехаюсь в предвкушении. Ты, конечно же, чувствуешь, что я снова здесь, что я воплотился в этом мире и готов к бою. Я уже вижу твою гримасу отвращения пополам с жалостью. Конечно, добро же не может и не имеет права на ненависть. Мне гораздо проще — нет ни правил, ни законов, есть только я сам. А ты пытаешься подстроить свои чувства и ощущения, подделать их и выдать за другие. Вместо ненависти — отвращение, а пожелание смерти заменить жалостью — что может быть проще?
Только вот тебе никогда не быть искренним в этих эмоциях, дорогой Раф.
Ты спишь и видишь меня во сне:
Я для тебя лишь тень на стене.
Сколь неразумно тебе и мне
Не верить в силу дорог.
Когда я умер, ты был так рад:
Ты думал, я не вернусь назад,
Но я пробрался однажды в щель между строк.
Я взломал этот мир, как ржавый замок,
Я никогда не любил ворожить, но иначе не мог.
Пожалуй, все мои помыслы занимаешь только ты. Мне нет дела до жалких существ, населяющих эту землю. Они слабы и порочны, будто я сам. Хотя, наверное, я ошибаюсь. Люди не обладают и каплей той силы и хитрости, что вместе с кровью бегут у меня в жилах. Глаза — яркие изумруды, тело — совершенный белый алебастр. А волосы, душа и сердце мое — абсолютный мрак, черный обсидиан, где умирает свет.
Уже здесь я чувствую твою ненависть, которую ты неумело прячешь в глубинах души. Не стоит, мой Рафаэль, ведь я — часть тебя самого, темная сторона твоей сущности. И знаю все о тебе, а то, что пытаешься скрыть — чувствую нутром. Ветер подобострастно что-то шепчет в моих ладонях, не смея лететь впереди. Мне нет до него дела — всего лишь еще один слуга, уважающий силу и власть.
В душе бальзамом разливается предвкушение боя. Нет, мы не накинемся друг на друга в первый же миг. Быть может, Раф даже позволит мне отдохнуть часика два, потому что после возрождения я не сразу вхожу в полную силу. Светленький слишком честен, чтобы накинуться на меня, как только я прибуду, он предпочтет разделаться со мной позже.
На самом деле я не умираю. Это не совсем смерть, скорее сон. Я осознаю себя, но нахожусь будто в клетке, откуда нет выхода. Не видеть и не слышать, не знать.
И ждать, лишь ждать.
У меня всегда было много времени, чтобы подумать. И однажды мне в голову пришла шальная идея. Если я не могу победить его по-честному, почему бы ни попробовать нетрадиционные способы?
И я приворожил его, лишь только выбрался в этот мир. Я творил чистую магию, которую, наверное, знали лишь на заре времен. Грязная, темная и всеми позабытая, она ждала меня, будто озлобленный всеми пес, норовящий укусить гладящую руку.
Укрощенная, она смогла бы приручить кого угодно.
Даже тебя, Рафаэль.
Когда я в камень скатаю шерсть,
Тогда в крови загустеет месть,
И ты получишь дурную весть
От ветра и птиц.
Но ты хозяин воды и травы,
Ты не коснёшься моей головы,
А я взлечу в оперенье совы,
Не видя границ .
В душе бурлит какой-то невообразимый коктейль. Ярость побежденного кипящей кровью горячит голову, затмевает разум, призывая лететь все быстрее, быстрее, пока обидчик не окажется рядом.
Усмешка не сходит с моих губ — я даже хочу его увидеть. Не имеет значения, сколько я пробыл в пустоте, я слишком соскучился, мой Рафаэль. Тебе кажется, что жизнь без меня — праздник, но ты ошибаешься. Непривычно не видеть меня рядом с собой, не ждать удара в спину, правда?
Месть холодна, как ледяной кристалл. Ей нужно много времени, чтобы сформироваться, и она готова подождать еще. Она как знатная дама, скучающая на балу: вроде и потанцевать можно, и посидеть она не прочь.
А вот зависть и злость — это собаки, гончие моего гнева, рвущиеся со стальных цепей спокойствия. Они хотят лишь одного: скорее, как можно скорее увидеть светлого и броситься на него. Они хотят видеть яркую красную кровь, похожую на раскаленную лаву — так она горяча. А моя — как рубин, такая же холодная и равнодушная, как этот камень. Мои гончие жаждут слышать звон скрещивающихся мечей и еле слышные вздохи, когда острие моего клинка прочертит багровые полосы по телу Рафаэля.
Гордость жарко шепчет в ухо: укроти, растопчи, подчини его. Сломай. Она желает увидеть врага у ног, поверженного и побежденного, бессильного. Она хочет упиваться властью над ним и праздновать победу.
Ненависть плотным серым туманом окутывает голову, распуская свои ядовитые цветы. Мы ненавидим друг друга, и этого никогда не изменит. Это общее на двоих чувство — ненавидеть так, что я ощущаю, как жжет меня мысль о тебе. Это горечь на губах, такая сладкая, такая необходимая. Она константа наших жизней.
А еще в душу тихо входит похоть. Ей не нужно смерти Рафа. Она предлагает подчинить его себе, сделать своим, соединить родственную магию, которую отличает лишь цвет. Увидеть, как он закрывает свои синие глаза или закусывает губы, чтобы не стонать, когда я…
Нет, не стоит. Желание может подождать. Сначала нужно узнать, подействовал ли приворот. А дальше как получится.
Он все равно будет моим, не будь я Азазель или Нойр, как зовут меня люди.
Тебя оставив вспоминать,
Как ты меня сжигал и вешал:
Дитя Анэма умирало, смеясь.
А я вернусь к тебе сказать:
Ты предо мной изрядно грешен,
Так искупи хотя бы малую часть.
Я складываю крылья за спиной и приземляюсь на каменную площадку башни. Он уже здесь, стоит ко мне спиной. Неужели ты думаешь, что я поверю, что так тебе безразличен?
— Скучал, солнц? — низким, полным желания голосом произношу я, подойдя к нему вплотную.
И спрыгиваю с парапета вниз, чтобы спасти голову от мгновенно возникшего в руке длинного клинка, раскрываю крылья и выправляюсь. Ветер подхватывает меня и услужливо поддерживает, но я лишь отмахиваюсь, заливисто хохоча.
— Азазель.
В голосе Рафаэля слышится ненависть. Он даже не пытается ее скрыть. Она вязкая и густая, как сосновая смола, повисшая в воздухе. Мне кажется, что я даже улавливаю ее тяжелый мутный запах в разом напрягшемся воздухе.
— Ты снова вернулся.
— А ты, я смотрю, все такой же красавчик?
Сейчас я даже не лгу ему, и он это чувствует. Раф действительно красив, и сам это знает.
— Завтра ты войдешь в полную силу. Тогда и сразимся.
Юноша поворачивается и слетает вниз. Большие белые крылья сильно хлопают по воздуху — ветер-то опять в моей руке. Не думал ли Рафаэль, будто я отпущу своего слугу для его удобства?
Я спрыгиваю вслед за ним, и мы летим друг за другом, огибая каменные мостики, башни, переходы. Он направляется в другую часть замка, где есть всего две комнаты, пригодные для жилья. Мы настолько разные, что это проявляется во всем. Даже в полете — Раф летит, будто идет по земле, спокойно и плавно, как птица. А я — как ужаленный петух. Мертвые петли, бочки, каскады фигур, которые я выполняю, наверное, вгонят в гроб любую хищную птицу. А мне нравится.
Вот и сейчас я подрезаю Рафаэля сбоку, заставив резко уйти влево и избежать падения.
— Какого черта, Азазель? — возмущенно кричит светлый, с недоумением глядя на меня.
А меня разбирает смех, и я хохочу, с трудом удерживаясь в воздухе.
— Раф, приличные мальчики так не говорят! — отсмеявшись, я шутливо хмурюсь и потрясаю пальцем, грозя ему.
Тот лишь фыркает и отворачивается. Гордый.
Но это ничего, мы еще посмотрим, кто кого.
Ты спишь и видишь меня во сне:
Я для тебя лишь тень на стене.
Я прячусь в воздухе и в луне,
Лечу, как тонкий листок.
И мне нисколько тебя не жаль:
В моей крови закипает сталь,
В моей душе скалят зубы страсть и порок,
А боль танцует стаей пёстрых сорок.
Я никогда не любил воскресать, но иначе не мог.
Раф приземляется на другой башне и скрывается внутри. Распахнув тяжеленную железную дверь и насладившись ее приветственным скрипом, влетаю в широкий коридор и кончиками крыльев задеваю светлого по голове. Тот снова чертыхается, но я уже скрылся за поворотом и не вслушиваюсь. Кажется, сетует, что я большая скотина.
А нечего спину подставлять. Не в игрушки играем. Я ведь и прирезать могу: вызвать клинок из небытия — дело секунды, а следующее мгновение принесет Рафаэлю смерть.
Но я лечу по коридору, оставляя его сзади. Потому что в нем нет подлости, и он не сможет ударить беззащитного. Даже предполагая, что в последний момент он наткнется на мой меч.
Толкаю широкую дверь и захожу в комнату. Наши комнаты — вещь неприкосновенная. Если кто-то из нас находится там, то другой никогда не полезет внутрь для драки. Неписаные правила, но ведь соблюдаем их вот уже сколько столетий!
Здесь уютно. Кровать, стол и кресло — больше мне ничего не надо. Все равно каждый раз я не успеваю даже в библиотеку зайти и прочитать какой-нибудь древний фолиант. Я валюсь на покрывало и обнимаю себя крыльями. Они теплые и такие же, как у Рафаэля, не кожистые, как люди иногда изображают демонов, а из перьев, только черные.
Самое время подремать. Со сном приходит сила, а, значит, и победа.
Меня разбирает любопытство. Я даже отсюда ощущаю неуверенность своего врага, его неловкость и недоумение. Приворот действует. Пусть его и не тянет ко мне, он просто чувствует что-то новое в своем сердце, что заставляет его сомневаться. Кажется, абсолютная ненависть в тебе дает трещину, правда, Раф?
И не нужно проклинать меня. Я ведь воплощение мрака: не могу победить клинком, добью магией. Не старайся уйти от этих эмоций — они достанут тебя даже во сне.
Сон приходит ко мне сразу, и здесь тоже Рафаэль. Он стоит передо мной на коленях, опустив голову низко-низко, так, что светлые волосы покорно рассыпаются по плечам. Я запускаю в них руку и опускаюсь рядом. Пряди его легче воздуха, невесомые, мягче пуха.
Я склоняюсь к уху своего врага и тихо шепчу:
— Вот мы и встретились, Рафаэль.
Он поднимает голову, и я вижу в синих глазах отражение моих, то же темное желание, что овладело мной.
И просыпаюсь с вечной ухмылкой на лице. Ведь сны у нас одни на двоих.
Когда останемся мы вдвоём,
В меня не верить — спасенье твоё,
Но на два голоса мы пропоём
Отходную тебе.
Узнай меня по сиянью глаз,
Ведь ты меня убивал не раз,
Но только время вновь сводит нас
В моей ворожбе.
Я выхожу из комнаты, когда снаружи темнеет. Сумрак — мое время. Не яркий пламенеющий рассвет, когда ты в своей полной силе, а перед закатом, когда мы находимся на равных. Твое время закончилось, мое — еще не началось.
Ты ждешь меня в коридоре, снова стоя ко мне спиной. Взмах черных крыльев, крутануть рукой с обсидиановым мечом, довольно усмехнуться, встретив твой клинок, чье сияние напоминает холодное свечение далеких звезд. И вылететь через разбитое витражное окно наружу.
Ты следуешь за мной, и я приостанавливаюсь на узком каменном мостике, ведущем из одной части замка в другую. Эти черно-белые камни помнят нас с тобой столько, сколько мы живем на этой земле. И помнят наши поединки. И каждую твою победу, каждое мое унижение и каждый вечный сон, в который я вхожу.
Ты приглашающе взмахиваешь мечом, а я лениво поигрываю клинком, ловя отсветы белого сияния на черном лезвии. Он стоит передо мной, сжав губы в полоску. Но в синих глазах — неуверенность. А зря, Рафаэль. Потому что еще никогда я не был так абсолютно уверен в своей победе.
Пощады не будет, мой враг.
Игры кончились. Я встречаю твой клинок своим, и белые звезды сыпятся вниз, на мост и ниже, на далекую землю.
— Азазель.
— Да, Раф? — издевательски протягиваю я.
— Не смей меня так называть! — гневно вскрикивает он, но я лишь ухмыляюсь.
Серия молниеносных выпадов мечом, блестящее умение владеть клинком. И я — словно твое зеркальное отражение — те же приемы, те же блокировки и атаки. Я ведь часть тебя, неужели забыл?
Он злится, я это чувствую в напряжении воздуха, сгустившимся, будто перед грозой.
— Хм, Раф, однако тебе снятся оч-чень интересные сны…
Ответом мне служит мгновенный удар, но я взлетаю и исчезаю в сгустившемся мраке, чтобы оказаться за его спиной.
— Что, так понравилось, а, светлый?
— Это был твой сон! — он в ярости, чистой, яркой, горячей, как полуденное солнце. Мне даже кажется, что я вижу сияющие лучи вокруг него.
Но время уже прошло, сейчас ночь, час моей полной силы. Раньше мы всегда сходились в поединке перед рассветом, когда нет ни его, ни моей силы, есть лишь тень, отражение нашего могущества. Опрометчиво, Рафаэль.
— Тебе понравилось, Рафаэль. И не думай, что сможешь меня обмануть. Я всего лишь темная сторона тебя, неужели не помнишь? Я знаю все, что ты чувствуешь.
Он резко разворачивается, но я уже слетел с узкого мостика, и Раф следует за мной. Я чувствую его желание. Ему и вправду понравилось, но он скорее умрет, чем признается в этом.
Я смеюсь, глядя на его лицо, искаженное яростью. Ничего, мой враг, я сумею доказать тебе, что сон действительно был хорош.
Опавших листьев карнавал,
Улыбка шпаги так небрежна.
Дитя Анэма не прощает обид.
Ты в западню мою попал,
Твоя расплата неизбежна.
Ты знаешь это — значит, будешь убит.
Мы летим друг за другом, иногда схлестываясь в воздухе, как пара коршунов. Скорее, это я коршун, а он — сияющий орел, воплощение света и непорочности. Ну да, конечно, та темная похоть в его взгляде мне просто померещилась. Он пылает праведным гневом, не сознавая, что этим лишь выдает себя с головой. Естественно, Рафаэль видит меня насквозь, будто я — свое отражение в зеркале. И все мои чувства для него как на ладони. Но тем и лучше.
Раф ясно видит это темное желание, которое кипит в моей крови. А еще ненависть, такую чистую, такую жгучую, горькую, словно полынь. Такую правильную и вечную. Константа.
Ему самому уже непонятно, где его мысли, а где мои. Правильно, мой враг, ведь они у нас одни на двоих, что бы ты ни думал. И если я хочу тебя, то и с тобой происходит то же самое. А еще я чувствую какой-то светлый лучик в абсолютном мраке своей души, будто маленький росток на поле, полном сорняков. Того и гляди, они его задавят, но он упрямо прорастает, выбивая себе место в моем сердце.
Что это?
Теперь моя очередь чувствовать недоумение. Я хмурюсь, но понять ничего не могу. А Рафаэль улыбается, прекрасно понимая, что со мной творится.
Я снова исчезаю и долго не появляюсь, видя, как он в недоумении оглядывается. И одного мгновения мне хватает, чтобы проявиться за его спиной и прижать меч в горлу.
— Мм, Раф, представляешь, в твоей душе такой раздрай, что я впервые сумел победить. Что ты об этом думаешь?
Он растерян. Клинок исчезает из его руки и он покорно опускает голову, признавая поражение. Это сладко — осознавать, что я выиграл в первый раз за столько наших поединков, что мы уже забыли сколько нам столетий. Я провожу клинком по его шее, завороженно глядя, как появляется тонкая струйка яркой крови, горячей, как огонь и такой же сияющей. Я наклоняюсь и провожу языком по царапине. Он вздрагивает в моих руках, а я усмехаюсь. За сотни наших боев это достаточная компенсация за все мои поражения.
Я резко разворачиваю его к себе и целую, жестко, властно, осознавая свою победу и упиваясь ею. Клинок исчезает из моей руки, и я держу его за мягкие пряди длинных светлых волос, притягивая ближе.
О да, мой Раф, ты пытаешься сопротивляться, но с каким-то глухим стоном отвечаешь, прижимаясь ближе. Ты хочешь меня, светлый, неужели так трудно было раньше в этом признаться?
Я снова и снова целую тебя, и ты отвечаешь мне. Мы словно снова ведем бой, сражаемся в поединке, но на этот раз я уже выиграл по всем правилам.
Я ласкаю тебя пальцами, и ты выгибаешься навстречу с криком, желая большего и не в силах этого попросить. Ты краснеешь, и я хмыкаю. Вот уж не думал, что ты такой стеснительный.
Над нами расцветает твоя магия — ослепительное белое свечение, сродни холодному свету звезд, но он теплее, гораздо теплее, потому что рядом танцует черное пламя моей страсти. Они переплетаются, но не смешиваются, потому что серого цвета не бывает. Есть ты и есть я, есть твой свет и моя тьма. Они могут сплетаться и соединяться, но смешаться — никогда.
Ты всхлипываешь, ощущая мои руки на твоих бедрах, но не вырываешься. Одно движение — и ты лежишь подо мной на холодных камнях мостика, высоко над землей. Одно неосторожное движение, и кто-то из нас полетит вниз. Я выпускаю крылья, и сразу становится теплее. Они согревают меня перьями, мягко касаются твоей обнаженной кожи.
Я спускаюсь ниже по твоему телу, и ты стонешь, прижимаешься ко мне. Я улавливаю в шорохах твоих вздохов одно слово:
— Быстрее…
И я вхожу в тебя. Ты замираешь, поморщившись, но я глажу тебя по светлым волосам, раскинувшимся на камнях, по белым перьям крыльев, которые ты пытаешься прикрыть свое тело. Не стоит, Рафаэль.
А еще — смотри на меня, смотри и запоминай. Потому что в той пустоте у тебя будет много времени, чтобы вспоминать эту ночь.
Я люблю тебя нежно, и ты изумленно смотришь на меня. Ресницы твои дрожат, а пальцы безостановочно гладят мои перья, и эта ласка возбуждает меня, заставляет сильнее и быстрее входить в твое тело, целовать беззащитную шею, оставляя свою метку.
Ты мой, Рафаэль, только мой, как бы ты ни думал.
Мир взрывается надо мной сиянием звезд и блеском черной ночи, и я кричу, вторя тебе, а потом бессильно выхожу из тебя и перекатываюсь рядом. Благо, ширина мостка позволяет.
Ты прижимаешься ко мне, не думая, что проиграл.
Ты спишь и видишь меня во сне:
Я для тебя лишь тень на стене.
Настало время выйти вовне,
Так выходи на порог.
Убив меня много сотен раз,
От смерти ты не уйдёшь сейчас,
Но ты от злобы устал и от страха продрог,
Я тебе преподам твой последний урок.
Я никогда не любил убивать, но иначе не мог.
Мы не заканчиваем на этом. Уже под утро, когда ты совершенно выбился из сил, а краска смущения уже не покидает твоих щек, ты забываешься спокойным сном. Только представить: ты спишь, спишь рядом со своим врагом, не думая о том, что уже не проснешься.
Во сне ты выглядишь совсем юным, обычным парнем. Светлые волосы, белые крылья, обнимающие мое тело. И улыбка на лице. Тебе снится что-то приятное — ты прижимаешься ко мне еще ближе и шепчешь что-то неразборчивое. А потом произносишь:
— Люблю…
Я лишь вздыхаю, глядя, как на горизонте медленно светлеет небо. Час моей силы заканчивается, и скоро ты проснешься.
Черный клинок в моей руке появляется так быстро, будто только этого и ждал. Без единого звука он входит тебе в сердце.
Вот и все.
— Спи, Рафаэль.
Я знаю, что пройдет много времени, прежде чем мой враг снова проснется. А пока он не слышит меня, можно позволить себе маленькую слабость:
— Люблю.
Люблю и ненавижу так сильно, что эти цвета — черное и белое — перемешались в моей душе, и невозможно понять, где начинается одно и заканчивается другое.
А еще я, кажется, понял, что это был за светлый цветок в душе, полной абсолютного мрака.
Я никогда не любил ворожить,
Я никогда не любил воскресать,
Я никогда не любил убивать,
Я никогда не любил,
Но иначе не мог...
|
| |
| |
