| Genso_Okami | Дата: Суббота, 07.01.2012, 01:06 | Сообщение # 1 |
 Монарх
Группа: Администраторы
Сообщений: 2248
Статус: Offline
| Автор: tiky
Жанр: Angst, romance
Рейтинг: R за кровь и невменяемость.
И уберите детей от экрана, ради Бога!
Пейринг: Акума/Аллен
Дисклаймер: Все права принадлежат их законным владельцам
Предупреждение: Замечен пафос. Легкий ООС Аллена.
От автора: таймлайн – через 3 года после событий в Ковчеге, Аллену 18 и он уже генерал.
Она стояла у окна и смотрела на начинающийся дождь, отрешенно, словно ничто в мире ее сейчас не волновало. Предполагалось, что до вечера он не вернется, и одиночество наводило на нее тоску.
- Аллен? - она внезапно повернула голову навстречу приближающимся шагам.
Он не ответил сразу. Или ей показалось.
Она медленно подошла к нему. Медленно, потому что ей приходилось сдерживать уже зарождающийся внутри вулкан. Пока еще маленький, он с каждым ударом сердца набирал силу, и теперь эти гулкие удары внутри тела напоминали толчки лавы внутри вулканического жерла. Она знала, что будет дальше. Точнее, знала, что должно было быть. Но не будет. Ни за что не будет. Потому что... Она поймала себя на том, что начинает бредить. Еще шаг. Еще. Вот оно. Их взгляды только сейчас встретились. «Сrown Clown, - прошептала она, - Джокер Бога...». Аллен как-то невесело усмехнулся: «Только сейчас, да?» Она кивнула. Всё-то он понимает... Что ж, значит, в случае чего меч экзорцизма остановит пробуждающегося зверя. Толчки лавы внутри становились всё яростнее. Она судорожно глотнула ртом воздух, дыхание безнадежно сбилось, и казалось, проще уже не дышать, чем пытаться вдохнуть и выдохнуть под этим невозможным взглядом черно-белого короля. Ей пришлось повторить свою просьбу, так как Аллен все еще словно чего-то ждал: «Сrown Сlown» - выговорила она непослушным языком, едва разомкнув пересохшие, ставшие вдруг очень горячими, губы. Может быть, он не считал, что есть опасность, и даже если и есть, он был, вероятно, уверен, что успеет активировать свою Чистую Силу прежде, чем зверь выйдет из-под контроля. Но она не могла так рисковать, она хотела быть уверена. Аллен коротко кивнул и одним движением вызвал Коронованного Клоуна. Она вздохнула с облегчением. А теперь... теперь можно, да? Она уже не чувствовала пола, и не чувствовала ног, но все еще могла задавать себе этот вопрос, хотя... от ответа уже ничего не зависело. Давно, уже, пожалуй, минут 10, если быть точной. Вокруг нее наэлектризованный воздух, как туго натянутое полотно, в вытянутую руку длиной, которое треснуло и разорвалось, едва Аллен наклонился вперед, словно собираясь что-то спросить. Она отступила на шаг назад. Потом еще на шаг. Хотелось делать эти шаги, наслаждаясь каждым из них, отступать сейчас, и даже не потому, что страшно, и даже не потому, что безумие грозит поглотить целиком, не оставив ни единой клеточки, о нет — потому только, что потом столько же шагов нужно будет сделать навстречу, уже ничего вокруг не видя, не понимая, уже ни о чем не думая, уже потерявшись в беспощадной жадной тьме, выматывающей душу, выпытывающей самое сокровенное, заставляющей трястись от животного страха и диким зверем реветь от животной жажды. Несколько шагов назад, - лава внутри уже достигла горла и грозит вот-вот вырваться наружу, значит, времени уже нет, точней, его не более нескольких минут, - и она мерит шаги для разгона, и уже не чувствует под собой земли, и уже в ушах разрастается странный звон... «Аллен... пожалуйста, - слова даются с большим трудом, захлебывается воздухом, которого все равно опять не хватает, - Останови меня!» Аллен смотрит молча и только спокойно качает головой. Ему не страшно. «Пожалуйста! Я не могу больше... останови...» Но он не собирается останавливать. Он подходит и, медленно поднеся левую руку с изумрудным крестом Чистой силы к ее лицу, проводит кончиками пальцев по щеке сверху вниз, до подбородка, где рука на несколько мгновений замирает. Она смотрит на него в упор. Задыхается, прикусывает губу, и лава бурным потоком наконец прорывается наружу. В глазах темнеет, тело больше не слушается, и она падает на колени, одной рукой опираясь на стену. «Почему это не всегда происходит одновременно?» - произносит Аллен в пустоту, словно разговаривая сам с собой. Из ее гортани вырывается хрип, и хищная улыбка кривит бледные губы. Она поднимает голову и смотрит на Генерала Уолкера. Сердце, вынутое из груди. Лава толчками выходит наружу - из носа ручьями течет алая артериальная кровь. Вот теперь бы встать, отдышаться, отойти на пару шагов, мотнуть головой, разгоняя тяжелое наваждение, и снова, подняв глаза, встретиться с этим невозможным взглядом. И никогда, никогда не сделать этих последних шагов навстречу. Потому что — не просто страшно — это невыносимо больно. Но уже слишком поздно. Уже невозможно. Теперь она не встала бы даже адским усилием воли. И она дышит, как затравленный зверь, в бессильной ярости сжимая пальцы, и ждет, что он отойдет наконец, и тогда можно будет просто рухнуть на пол и дать процессу трансформации завершиться, обессилено растянувшись на холодных каменных плитах, а потом просто забыться глубоким сном без сновидений. Но Аллен так не хочет. Он останавливает трансформацию, запустив обе руки в ее распущенные волосы и шепча: «Чего же ты ждешь? Ну?». Ее ногти царапают каменный пол. Еще мгновение, и время замирает в расширенных зрачках. «Аллен, - она шепчет, путается в его одежде, - генеральском плаще, - и серебристых волосах, пытается расстегнуть свою куртку, но это бесполезно, руки так дрожат, что сжать их оказывается физически невозможно, и снова шепчет, - Аллен... не надо... только... Ал...» И этот сумбурный горячечный шепот, и капающая на пол ярко алая кровь, и спутанные волосы в его руках, и жар дыхания уже у самого лица — все это говорит ему, что страдания зверя теперь почти невыносимы, и нужно что-то делать.
Нет, не надо. Не так! Как-нибудь иначе, давай попробуем как-нибудь иначе, попробуем еще раз.
Аллен делает шаг вперед. Всё, что она может теперь — дышать. Отчаянно задыхаться и уже не пытаться выровнять дыхание. Яростно, хрипло, рваными толчками выбрасывая воздух, который с таким трудом удалось вдохнуть и еще труднее оказалось — выдохнуть. И думать о том, как было бы ужасно сейчас думать о чем-то, и чувствовать, как в груди, на месте сердца, медленно образуется огромная черная дыра...
Не так. Не так. Только не так!
Ей плевать, как всё это выглядит, ей плевать, кто может сейчас неожиданно войти в эту комнату, пусть даже весь Темный Орден заявится сюда в полном составе, теперь хоть трава не расти. Ей. Просто. На всё. Плевать. Он сидит на кровати и смотрит прямо перед собой. На нем синяя облегающая майка, узкие облегающие брюки и узкие черные ботфорты. Он просто сидит и смотрит. Он уже знает, но ему не страшно. Она подходит к кровати и, встав на одно колено, берет его правую руку, бережно касаясь губами кисти, и поднимает взгляд. Он сдержанно улыбается — одной из немногих искренних улыбок в его арсенале. Она произносит уже ставшую ритуальной фразу: «Я щит твой, мой Генерал». Берет его руку обеими своими, гладит, нежно, медленно, почти не дыша, подносит ее к губам и целует. Так ласково, как почти невозможно. А потом... этой страсти слишком тесно там, куда она ее заточила, где она пытается ее удержать, и... после она почти ничего не помнит. Она целует его руки, бесконечно долго, замирая с этим ощущением теплой кожи на губах, такой гладкой, атласной, совсем еще детской, вдыхая его неповторимый запах, по которому отличит его от миллионов других и как хищник, всегда найдет по этому запаху. А потом она просто смотрит в его глаза, яростно, или отчаянно, или безумно, и трансформация начинается вновь, и он вызывает Коронованного Клоуна... или не вызывает? Она попыталась вспомнить. Не было трансформации. Она стояла на коленях на каменном полу, уткнувшись лицом ему в живот, чувствуя губами ткань его футболки вместо человеческого тела, но не сделала попытки поднять ее. Это ни к чему. И она просто... вымоталась. Когда он приблизился к ней вплотную, это и стало той чертой, за которой ее уже не было. Для нее этого оказалось слишком. Его. Лавы, клокочущей внутри и грозящей вот-вот вырваться наружу. Боли, разрывающей мозг и взрывающейся внутри тонной тротила, что он — ТОТ, тот самый. «Сердце Чистой Силы, Генерал, я буду защищать Вас, пока смогу — нельзя допустить, чтобы Сердце было уничтожено», но они оба знали, что не в этом причина. «Тебе было бы легче умереть за меня, чем жить?» - спросил он, настороженно вглядываясь в ее лицо. Она молча кивнула. «Прекрати. Никто из нас не должен погибнуть. Быть щитом - еще не значит принести себя в жертву, понимаешь?» - он был убедителен. Впрочем, как всегда. «Ты же знаешь, что когда позыв убивать станет слишком сильным, я самоуничтожусь. Мне все равно недолго осталось». Как же тяжело дышать. Она хрипела сквозь сжатые зубы, и ее кровь капала на его синюю майку, на его узкие брюки, на его черные высокие ботфорты, такая яркая, и на синей ткани распускались рубиновые цветы, и он сдержанно улыбался, не пытаясь ее остановить, не пытаясь помешать трансформации, не препятствуя боли свободно хлестать через край, доверяя зверю также, как доверял человеку, и поэтому она не сомневалась: он — ТОТ САМЫЙ, Разрушитель Времени.
Нет, все равно не так! Неужели нельзя без трансформации, неужели ничто человеческое между ними уже невозможно? Это «уже» вызвало у нее ироническую ухмылку - на самом деле это «всегда».
Когда она открывает дверь, он сидит на кровати, свесив одну ногу и подобрав под себя другую, и задумчиво смотрит в окно, где на сером размытом фоне осеннего ливня отражается тень Четырнадцатого. Она кивает тени в знак приветствия. Аллен поворачивается к ней и долго молча смотрит ей в глаза. С недавних пор он стал удивительно молчаливым. А она... Война почти закончилась, но впереди еще решающая битва, и она безупречно исполняет свои обязанности, она просто исполняет свой долг, следуя воле человека, переделавшего ее…
Дверь за ее спиной с легким скрипом закрывается. Наверное, сквозняк. Она стоит на пороге и чувствует спиной холодок, сочащийся сквозь дверные щели. Это рубеж, который ей не перейти. Если бы... если бы он не повернулся к ней, если бы он продолжал разглядывать причудливые узоры, создаваемые потоками воды на оконном стекле, она бы прошла к своей кровати и растянулась на ней, закинув руки за голову и закрыв глаза. Именно это она и собиралась сделать. Но он поворачивает голову и окидывает ее таким взглядом, от которого ее бросает в дрожь. Все звуки постепенно отступают, и внезапно эти двое оказываются в оглушительной тишине. Кровь отливает от головы, и воздух, касающийся лица, начинает казаться горячим. Это рубеж, и она как никогда далека от намерения его преодолеть. Она оглядывается на дверь, чтобы убедиться, что та закрыта. Хотя, думается ей, этого недостаточно — она протягивает руку и поворачивает ручку замка. Вот теперь всё. Отступая на шаг, облокачивается спиной о гладкую отполированную поверхность двери и тяжело дышит. Дальше отступать уже некуда. Стоять так. Стоять вечность. Аллен сидит на кровати и ждет. Генеральский плащ небрежно перекинут через узорную витую спинку, ботфорты валяются у двери, и это единственное, что здесь напоминает о войне. С усилием разлепив пересохшие губы, она выталкивает из гортани царапающие нёбо звуки: «Аллен...», а руки скользят по гладкой прохладной поверхности двери, гладя лакированное дерево. Уолкер поднимается ей навстречу и улыбается: «Ну ты чего так долго?». Гигантская пружина, сжавшаяся внутри, готова вот-вот разжаться. Кажется, еще секунда — и всё. Она закрывает глаза от внезапного головокружения и тут же открывает их снова. Аллен уже стоит напротив нее, почти вплотную, прижимая ее спиной к двери и проводя руками по распущенным волосам, словно играя с ними. Она несколько секунд смотрит на него, прежде чем сползти на пол, слизывая с губ солоноватую теплую жидкость с металлическим привкусом, вытекающую изо рта тонкой струйкой. Гигантская пружина внутри разжимается, и зверь с глухим стоном бьется о прутья сдерживающей его клетки... «Сrown Clown» - слышит она словно сквозь толщу ваты.
Неужели невозможно иначе? Неужели невозможно по-человечески?
Дверь с громким стуком захлопнулась у нее за спиной. Аллен запустил сапогом в стену рядом с дверью, - второй сапог уже валялся тут же, - и растянулся на кровати, сладко потягиваясь. Небрежно брошенный на спинку стула плащ почти сполз на пол, и она наклонилась, чтоб его поправить. В движениях появилась какая-то скованность. Взгляд, брошенный на кровать, и по спине пробежала волна мурашек. Звук голоса, спросившего «Да что с тобой?» отозвался сладкой дрожью в позвоночнике — дрожью, зарождающейся глубоко внутри, где-то в самом сокровенном, и медленно-медленно распространяющейся по всему телу, пронизывающей насквозь, едва ощутимой, похожей на экстатический озноб. Что-то как будто сдавило горло, и было уже не вытолкнуть и не сглотнуть образовавшийся колючий горький комок со странным привкусом, и хотелось схватиться за горло, и пока еще руки слушались, она поднесла правую к шее и дотронулась до нее, словно желая почувствовать этот комок рукой. Аллен открыл глаза, повернулся к ней и, убрав с лица спадающую на него челку, спросил: «Что ты там делаешь?» Она не представляла, как бы прозвучал сейчас ее голос, и говорить совсем не хотелось. Подойдя к кровати, она взялась рукой за витую спинку и медленно опустилась на корточки рядом с экзорцистом. Удар изнутри. Она едва сдержалась, чтобы не пошатнуться. Огромный кузнечный молот заработал в висках, в груди, разгоняя кровь с неистовой силой по натянутым канатам вен. Ее колени встретились с каменным полом, и шероховатость плит неприятно царапнула обнаженную кожу. Она сильно наклонила голову вперед, пытаясь протолкнуть проклятый комок, застрявший в горле, и, встретившись со спокойным взглядом больших серых глаз, уже не сдерживаясь, тяжело и хрипло дыша, подалась к кровати. Каменные плиты царапали колени, но она этого не замечала. Еще немного... каких-то 5 - 10 сантиметров... еще... Аллен... еще... удушье тяжелой волной накрыло ее, помешав заговорить. Пальцы сомкнулись на белой ткани простыни рядом с его лицом. Словно колючая проволока ворочалась в груди, и железные обручи сжимали ее снаружи. Она ткнулась горячим лбом в холодное запястье, прижалась и замерла так, словно собираясь с силами, пытаясь отдышаться, потом подняла голову. Внизу живота распускался огромный цветок, такой огромный и тяжелый, медленно, лепесток за лепестком он расправлялся, словно навстречу чему-то, выпрямляясь и охватывая все больше живого пространства, и ей страшно было даже подумать, что же будет, когда последние его лепестки расправятся... Аллен, словно читая на ее лице, успокаивающе положил руку ей на плечо и улыбнулся: «Просто расслабься». Его голос... Этого не стоило сейчас... ччерт!!! Колени изо всей силы уперлись в каменную плиту, и осталось только это ощущение — что-то жесткое и холодное под ногами, и разноцветная карусель красок перед глазами, и его ровное дыхание так близко, что касается волос, падающих на висок. Она разжала ладонь, сжимавшую белую льняную ткань, и дотянулась до его щеки. Дрожащие, влажные от волнения пальцы легли на витиеватый шрам и принялись прочерчивать его контур. Экзорцист перехватил ее руку и притянул к себе. «Опять, да?» - спросил он, заглядывая ей в глаза. Она прикусила губу и глубоко вздохнула: «Кажется». Звук его голоса словно входил в ее тело и замирал в нем, пульсируя внутри живым нераскрывшимся бутоном. И уже в беспамятстве, беспорядочно тычась лицом в простыни, седые волосы, обтянутое синей тканью плечо, тонкую, такую хрупкую шею, чувствуя его руку на своем затылке, то и дело безуспешно пытаясь убрать лезущие в рот запутанные пряди собственных распущенных волос и уже, отводя их рукой, заметить, что они слипаются, пропитанные чем-то темно-красным, но по-прежнему не отдавать себе отчета, что происходит, и продолжать тереться лицом об эластичную ткань, проводящую человеческое тепло, такое близкое и желанное, и не сметь даже думать, что можно туда, за ее пределы, что одним движением руки можно смести этот барьер и освободиться, наконец. Какое безумие. Глаза застилает темно-багровая пелена, она судорожно сглатывает привычную уже солоноватую жидкость со знакомым отвратительным привкусом и всхлипывает. День, когда ее тело превратится в горстку пепла, уже близок. Но теперь она чувствует – вовсе не жажда убивать станет тому причиной. И ни минуты об этом не сожалеет.
|
| |
| |
