| Genso_Okami | Дата: Суббота, 07.01.2012, 17:09 | Сообщение # 1 |
 Монарх
Группа: Администраторы
Сообщений: 2248
Статус: Offline
| Название: Странное созвездие
Автор: Sode no Shirayuki (Yuki)
Фандом: Katekyo Hitman Reborn
Бета/Гамма: Maya (в первый раз тебя указываю, это ТААААК приятно)
Персонажи/ Пейринг: Миура Хару / Гокудера Хаято
Жанр: романтика, драма, драббл
Предупреждение: ООС
Рейтинг: Джи
Размер: мало
Статус: закончен
Дисклеймеры: Амано Акире - ее персы,
обороты, слова и запятые кое-где - мои.
Размещение: с разрешения автора
Это были странные отношения, и он сразу понял, что еще не раз пожалеет о том, что знаком со странной девушкой по имени Хару.
То, что Хару была более чем странной, он понимал лучше, чем кто-либо другой, потому что его собственная странность была более чем уязвлена подобным сомнительным соперничеством.
Он проявил к ней интерес на свадьбе Тсуны, когда она вдруг и нечаянно разревелась у всех на глазах, руки – на спинку стула, глаза – в темнеющие облака, и с этим слегка потекшим макияжем она казалась ему почти что мученицей, богоматерью.
Испуганная ее слезами невеста, тридцать пять килограмм хрупкого счастья, уткнулась в тонкое плечо и что-то приговаривала, приговаривала, приговаривала… Ни Тсуна, ни хрупкая Уни с хрупкими лилиями в волосах так и не поняли смысла ее слез, потому что самолюбие всегда побеждает здравый смысл, а он понял.
Хару плачет постоянно, ее слезам плевать на причины и следствия, она слишком хорошо воспитана, чтобы дать себе отмолчаться в любом мало-мальски важном явлении жизни – а сейчас ей просто хорошо и тепло от счастья близких ей людей. И то, что детская, наивная, в крошках от печенья мечта рушится, приносит лишь каплю ностальгии, лишь кусочек разочарования – что-то подобное чувствовал и он много лет назад.
В тот вечер, наполненный запахом от лилий в волосах Уни Савады и мириадами капелек от сияющих фонтанов, он впервые пригласил ее на танец и снимал кружевной чулок с ее маленькой ножки собственными зубами, неощутимо и опьяняюще.
Она сразу сказала ему, что ждет только принца, расставив на этом все возможные точки – она не знала, что он всегда игнорировал знаки препинания на любом белом листе. Белый лист ее чистого лба как будто просил его поставить четкие буквы его собственной фамилии, может, только на время, а там как повезет. Потому он и навещал ее регулярно, не забывая притащить ей пирожные и глупые тряпки из косплей-магазинов, за которые она позволяла себе забыть об эфемерном принце снова и снова, и снова, и завтра тоже.
А целовать ее было почти так же приятно, как и убивать, как и служить Тсуне, как и писать письма старшей сестре, как и жить.
Он всегда любил небо, бескрайнее, темнеющее перед ураганом небо, а она была небом даже больше, чем та пропасть над его головой, даром, что родинки на правом плече не были звездами, а улыбка – очередным млечным путем. Он шел по нему каждую ночь, проваливаясь в черные дыры, откуда его выводили ее сияющие глаза, ее мягкие музыкальные пальцы да слова, как она встретит своего принца. А над всей этой вселенной голосом несуществующего Бога говорили с ним глухие удары ее сердца, негромкие ее вздохи и неслышная песня на сухих губах. Она пела по утрам, когда поливала голышом его мертвые цветы в горшках и кормила кошку.
Полтора года странного надорванного счастья, от поцелуя до поцелуя, пролетели незаметно, а она до сих пор не просит его поговорить с достопочтенными родителями или сделать ей ребенка – его это радует и пугает. Не ощущать темные волосы по своему обнаженному плечу, не видеть, как, стесняясь, она надевает перед сном сорочку, чья судьба быть сорванной и смятой, не ругаться с ней из-за разбросанных вещей – приводит в отчаянье, причиняет боль. Она ничего не просит у него, как будто живет одним-единственным днем, а ведь она этого не умеет, и ей уже поздно учиться сомнительному искусству. Вместо того она наполняет ему ванну после ссоры, позволяя насиловать свой разум вечным его недовольством – как будто бы любит, не приведи бог. Поздно бояться причинить ей боль, он уже перешел на запретную грань, раз она вздрагивает по ночам, когда его вызывают на очередное дело, когда он ранен, когда зол. Ей бы подарить принца, принца с иголочки, в розовом камзоле – любая Барби обзавидовалась бы Хару, но странная Хару всегда была достойна большего, чем жалкая пародия на ураганного хранителя, которого собственная кошка игнорирует. В такие дни в ее квартире полным полно лилий – он дарит их, пытаясь хоть частично возместить отсутствие лилий в темных волосах, флердоранжа в букете и блесток на белом платье. Предсказуемо.
Полтора года он несет ей свое признание, но не доносит ровно два лестничных пролета, на которых они снова начинают ругаться, драться и заниматься любовью. И за руганью, драками и любовью проходит очередной их день, который венчают последние его слова: «Дура!» и ее очередное признание, что она ждет принца. А в разных углах сияет ночное небо и желание снова целовать плотно сжатые губы летит вниз по созвездию Кассиопеи или Пегаса – да какая к черту разница…
И если однажды ее напрочь закрытая дверь ураганом промчится по его млечному пути, а странная девушка Хару, способная еще плакать, найдет-таки того самого принца, украсив волосы мертвыми лилиями в блестках от сверкающих фонтанов, он, пожалев в миллионный раз о том, что знаком со странной девушкой по имени Хару, обязательно найдет неощутимый след от ее ноги, и вернет ее себе, чтобы иметь возможность снимать с нее чулок зубами, целуя созвездие родинок Хару на ее правом плече, как в первый раз.
|
| |
| |
