| Genso_Okami | Дата: Суббота, 21.01.2012, 17:35 | Сообщение # 1 |
 Монарх
Группа: Администраторы
Сообщений: 2248
Статус: Offline
| Автор: Fatelesska
Фэндом: Hetalia: Axis Powers
Персонажи: Германия/Италия, упоминания
Рейтинг: R
Жанры: Ангст, AU, Злобный автор,
Эксперимент, Психология, PWP, Слэш
Предупреждения: Нецензурная
лексика, BDSM, Насилие
Размер: Мини, 6 страниц
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание: А вроде бы ни в чем не виноват...
Публикация на других ресурсах:
Пожалуйста предупредите ^^""
Примечания автора: А хотелось дарка
Италии. А получилось… Тьфу…
— ИТАЛИЯ!!! ДВАДЦАТЬ ПРИСЕДАНИЙ!!!
— Есть! — я отдал честь старшему по званию, и быстро сел на землю. Германия удивленно посмотрел на меня, я достал из кармана яблоко и протянул его мужчине. Но видимо Германия не хотел яблоко, потому что он схватил меня за китель, рывком поднял с земли и заорал еще громче, тем раньше:
-ИТАЛИЯ!!!!!! ТЫ ЧЕГО РАССЕЛСЯ?!
— Сами же сказали — двадцать приседаний... — попытался я его успокоить, но стало, кажется, только хуже.
— ДВАДЦАТЬ ПРИСЕДАНИЙ ВЫПЛНЯЮТСЯ БЫСТРО,— проревел он, — МАКСИМУМ 30 СЕКУНД!!!
— Но я ведь так хотел яблоко... — пробормотал я, и почувствовал, как глаза наполняются слезами. — Германия-сан такой несправедливый.....
— ЧТО?!
Спустя два часа активного спортивного досуга я съел яблоко и принял ванну с большим количеством ароматной розовой пены, сняв таким образом усталость. После ванной, одевшись и высушив волосы, я полез в тумбочку за маникюрными ножничками. Там меня ожидал сюрприз — небольшая фоторамка в форме сердечка.
На фотографии на фоне заката я мирно спал, положив голову на колени Германии, а тот с рассеянной улыбкой смотрел куда-то за кадр. Я сразу вспомнил, когда это было — на Острове, в день, когда меня украли Англия и Америка и прочие нехорошие ребята, и почему-то не отправили обратно, как уже бывало, а решили оставить себе, как сказал Франция, в качестве женщины. Германия тогда был очень напуган за меня, и выглядел не слишком хорошо, хотя в роли женщины мне не привыкать быть — я столько лет пробегал по дому Австрии с ведром и шваброй, в платье и косынке! Но Германию, да и Японию мои доводы как-то не особо утешили. В любом случае они спасли меня очень быстро — я помню, как ждал их. Мы ведь друзья.
С минуту я изучал фотографию, ощущая под пальцами шершавую поверхность фоторамки, а затем понесся в спальню Людвига, забыв о маникюре.
— ГЕРМАНИЯААААААААААААААААА!!!
Мужчина лежал на кровати в своей комнате, и явно не желал моего визита, потому как при виде меня скорчил недовольную мину. Я, переполненный восторгом, влетел в его спальню и накинулся на него с объятиями.
-Друг, друг, друг! Спасибо, спасибо!!!
Ошарашенный Германия в первый момент даже не попытался вырваться из моих рук — впрочем, только в первый момент. Спустя мгновение я уже лежал на спине, на кровати, с руками, сведенными вместе над головой, а Германия сидел на мне, одной рукой держа мои запястья, другой зажимая мне рот. Он медленно наклонился к моему лицу и прошипел:
— Италия, твою мать, ты чего, совсем тронулся? У тебя есть двадцать секунд, чтобы все мне объяснить! С чего такая любовь к моей скромной персоне?
Он убрал руку от моего рта.
— Спасибо за фоторамку, — я как-то выгнулся и поцеловал его гладко выбритую щеку, а затем рухнул обратно на подушки — я и не знал, что Германия тоже может быть сентиментальным! Это такой чудесный подарок! И фотография прекрасная!
— Фотография? — Германия выглядел удивленным, но в тот момент я не предал этому значения. — Какая фотография?
— Та, где мы вместе около костра! Ты мой самый лучший друг!
— А, эта фотография... А я ее искал, — сказал Германия как-то обессилено. И в следующий момент пребольно ударил меня по щеке. Я в изумлении уставился на него.
— Герма...
— Замолчи!!! — крикнул он, и снова ударил меня по лицу — по той же щеке.
Сила в руках этого человека была огромная, и бил он больно. Чего он хочет? И это меня он называл сумасшедшим! Я сморгнул слезы с глаз и уставился на него. Германия мой друг, но он сильнее. Он, черт возьми, намного сильнее, и я его боюсь.
Он, впрочем, не смотрел на меня. Он смотрел куда-то мимо, точно как на той фотографии.
— Друг, — медленно, словно впервые, произнес он. — Друг, значит. Друг..
— Ну да, друг, — непонимающе подтвердил я. Германия резко поднял руку вверх, и я зажмурился, ожидая нового удара. Но удара не последовало.
Я ощутил его пальцы на своем лице — легкими, невесомыми касаниями он погладил меня по щеке. Провел по носу, очертил изгибы бровей. Легонько надавил на нижнюю губу, словно проверяя, насколько та упруга. Вот уж не подозревал в этом вояке способности на такую нежность.
В следующий момент Людвиг наклонился близко-близко к моему лицу, и поцеловал меня, закрыв свои синие-синие глаза.
2. Я слабо шевельнул руками, пытаясь вырваться, но Германия только сильнее сжал мои запястья, целуя меня, кусая, не сдерживаясь, до крови прокусывая нежные губы, по-хозяйски шаря языком во рту. Видимо, Людвиг вдруг вспомнил, что я не смогу вырваться и убежать, что я слаб. На моих глазах выступили слезы, — сейчас, лежа под этим мужчиной, я впервые в жизни осознавал всю свою ничтожность, бессильность перед всем этим миром, я впервые почувствовал себя по-настоящему униженным.
Германия наконец прервал поцелуй и отодвинулся, не отрывая от моего лица восхищенного взгляда. "Еще бы, — с горькой иронией подумал я, — зрелище века — не согнутый, а сломанный маленький беззащитный Италия, плачущий, с раскрасневшимися щеками, истерзанными губами, испытывающий настоящий страх".
— Отпусти, — прошептал я и слизнул с губы кровь, — Германия-сан...
Ох и не стоило мне этого говорить! Германия видимо, понял, что я сломлен, что я весь в его власти теперь. На его губах заиграла улыбка. Изучая мое лицо глазами, он молчал, видимо ожидая, что еще я скажу. Я попытался скинуть его с себя, но попытка оказалась напрасной. Заранее предвидя глупость этого поступка, я тем не менее повторил:
— Германия-сан, ханасе..
Людвиг неожиданно отпустил мои руки и слез с меня. Я сел, растирая затекшие запястья и не сводя с Германии растерянного взгляда.
— Встань, — потребовал он. Я не осмелился спорить с ним и покорно встал рядом с кроватью.
— Раздевайся.
Нет. Я слабый и никчемный, но я не шлюха, и никогда не буду шлюхой. Я стоял, опустив руки, и так же смотрел на него. Он нахмурил брови.
— Ты не слышал? Раздевайся.
В его глазах горел какой-то странный, нечеловеческий огонь. Я догадался, что взывать к его лучшим качествам неактуально, развернулся и побежал. По коридору, вдоль ряда дверей... Я не успел совсем чуть-чуть: Германия схватил меня за руку.
— Пусти меня, пусти! — кричал я. -Я не хочу, не надо, не надо, отпусти меня!
Мужчина перекинул меня через плечо, и строевым шагом направился обратно к своей спальне.
— Что за шум, а драки нет? — раздался чей-то голос. Германия развернулся и ответил:
— Прогуливает тренировки. Вот, решил заняться воспитательной работой, Йо.
— ТАСКЕТЕ, ЯПОНИЯ-САН!!! — закричал я. Япония только покачал головой.
— Прости, Италия-кун, дисциплина есть дисциплина.
Дверь за ним закрылась. КАКАЯ НАХРЕН ДИСЦИПЛИНА!!! ЭТО ФОРМЕННОЕ ИЗНАСИЛОВАНИЕ!!! Но изложить сию дельную мысль я не успел, потому что Германия уже зашел в свою комнату. Он сбросил меня на кровать, а сам вернулся, чтобы закрыть дверь. Я соскочил с кровати и схватил с тумбочки будильник. Людвиг развернулся, и увидев меня с этим оружием в руках расхохотался.
— Ударить? Меня? — спросил он сквозь смех. — Ну, давай, бей!
Я отступил на шаг назад, опуская руку с будильником. И я, и он знали -я быстрее позволю себя изнасиловать, чем ударю его. Проклиная свою трусость, я ощутил как по щекам вновь побежали слезы.
Внезапно Германия оказался около меня, а мои руки — плотно прижатыми одна к другой за спиной.
— Почему ты не ударил, Италия-кун, — прошипел он, — почему?
Я вздрогнул от его вопроса, как от порыва ледяного ветра. Он вздохнул и отпустил меня.
— Раздевайся, — устало сказал он, — иначе я раздену тебя сам. Будет только хуже.
Я, всхлипывая, принялся стягивать с себя одежду. Людвиг сел на кровать, наблюдая за моим унижением. Когда на мне остались только боксеры, он потянул меня на кровать и принялся целовать, лоб, брови, глаза, щеки, нос — все, все... Облизнул ушко, больно укусил меня за мочку, оставил несколько засосов на шее...
— Италия, — бормотал он, — Италия, мой Италия..
Я лежал, боясь шевельнуться, едва дыша. Обнаженная кожа, чувствительная ко всему, горела от его поцелуев и случайных прикосновений. Я все еще слабо надеялся, что он остановится, когда он отодвинулся от меня и скомандовал:
— Руки!
Я открыл глаза и посмотрел на него, не вполне понимая что он имел ввиду. Людвиг достал откуда-то моток веревки.
— Руки давай, — спокойно, даже дружелюбно повторил он. Я несмело протянул ему руки, стараясь попутно унять дрожь, но Германия все равно заметил.
— Боже, — произнес он, связывая меня, — неужели тебе НАСТОЛЬКО страшно? Какой же ты глупый, Италия...
Он проверил, крепко ли связаны руки и встал с кровати. Я понадеялся, что ноги он тоже свяжет — это лишило бы меня возможности снять боксеры, но он, видимо, подумал о том же самом.
Я перевернулся на живот и повернул голову в сторону шкафа. Бежать я больше не порывался — бессмысленно. Меня била уже крупная дрожь.
— Не бойся ты так, — сказал Германия, снимая с себя одежду. — Я не сделаю ничего плохого, малыш.
Я всегда верил этому грубоватому, натренированному мужчине, и сейчас поверил сразу же.
— Правда?
— Конечно, — он повернулся ко мне. У него в руках был хлыст, или, вернее, плеть, тонкая, с чуть вьющимся кончиком. Я, кажется, читал о чем-то подобном. Стоп, он что, МЕНЯ этим собирается бить?!
Впрочем, других кандидатур не наблюдалось. Я спешно отполз в угол кровати и выставил связанные руки перед собой в защитном жесте.
— Германия, ты же нннее... — заикаясь от ужаса, спросил я.
— Помолчи, — он развернул меня на живот. — Руки вытяни как будто над головой. Так...
Он словно бы не замечал моих слез и криков. Усевшись на мои бедра, он принялся делать мне массаж, разминая напряженную спину, поглаживая, пощипывая, постукивая. Он явно делал массаж не впервые: против воли я расслабился под его руками. Минут через семь он встал с меня и спросил:
— Ты готов?
Я не успел ответить: он ударил меня плетью. Я заорал от неожиданной боли, ощущая, как на разнеженной после массажа коже вспухает широкая полоса, словно прорываясь сквозь кожу, разрывая, сжигая ее изнутри.
— Не кричи, — поморщился Германия, занося руку для второго удара.
— ИТТАЙ!!!
Вторая полоса легла, кажется, не пересекшись с первой, почти параллельно ей.
— Прекрати, — умолял я, почти что угадывая, как он вновь заносит плеть. — Не надо, ПРЕКРАТИ!!!
Третий, четвертый, пятый удары обрушились на мою спину почти в одно мгновение, с интервалом, как мне показалось, в доли секунды. Я кричал, пытаясь вырваться, выгнуться, спрятать спину, я захлебывался слезами, кричал от боли, от ужаса, просил остановиться. У меня началась натуральная истерика, мне казалось, что он бьет меня снова... В какой-то момент я сумел перевернуться на спину, о чем тут же пожалел: простынь, раньше казавшаяся мне такой мягкой, немилосердно царапала раны, принося новую боль. Германия стоял рядом с кроватью, отбросив куда-то плеть, скрестив руки, и оценивающе смотрел на меня, словно решая, чтобы еще со мной сделать.
— Германия, — зарыдал я, — Германия, пожалуйста, пожалуйста, не бей меня больше, мне очень больно, Германия, перестань, хватит, я не выдержу больше, я не хочу, Германия, мы ведь были друзьями, перестань, Германия, не надо больше, я все что хочешь сделаю, хочешь кросс пробегу, или тысячу отжиманий сделаю, или буду тебе завтрак в постель носить, или если хочешь я могу...
— Замолчи, — прервал мою истерику холодный голос Германии. — Встань.
Я попытался встать, но спина немилосердно ныла при малейшем трении о простыню. Германия нехорошо хмыкнул, но помог мне подняться. Развернул меня к себе спиной, и осторожно принялся вылизывать следы от ударов плетью. Его шершавый язычок очень мягко, нежно стирал кровь, пальцы робко поглаживали разрывы на моей коже. Было достаточно неприятно, но я чувствовал, что Германия уже не стремиться причинить мне боль. Я стоял, прижав связанные руки к груди, и наслаждаясь его прикосновениями, ровно до тех пор, пока не ощутил его язык у себя на ягодицах.
— Что ты делаешь?! – завопил я. Германия ругнулся и с нажимом провел по одному из кровоточащих шрамов. Я выгнулся и зашипел от боли.
— Не стоит задавать вопросы, ответы на которые могут тебе не понравиться, — нервно сказал Германия. – Венециано, я…
Он не договорил, а вернулся к облизыванию моей спины и попы. Больше всего на свете мне хотелось провалиться сквозь пол от стыда. Связанный и избитый, я чувствовал что вся эта ситуация начинает меня возбуждать. Людвигу же явно нравилось это развлечение.
— Германия, развяжи мне руки, — несмело попросил я.
— Нет, — ответил он, не отрываясь от своего занятия. – Мало ли, начнешь опять будильником размахивать…
Неожиданно он поднялся на ноги, повернул меня к себе лицом и впился в мои губы жестким поцелуем. Я даже не пытался ему отвечать – во-первых, это было бы все равно, что махать белым флагом несущемуся на тебя танку, а во-вторых, я тут жертва изнасилования или где?!
Германия вновь прокусил мою нижнюю губу, и вновь в том же самом местечке. На глаза в который раз за вечер навернулись слезы.
— Плачь, Италия, — прошептал мужчина, — ты прекрасен, когда плачешь…
Эти слова будто бы вернули меня в реальность. Я вдруг осознал, что человек, которого я называл своим другом, только что избил меня. И что я сделал? Я пытался ответить на его поцелуй! Придурок, безвольный придурок…
В новом приступе истерики я оттолкнул Германию от себя и кинулся к двери, но споткнулся и упал, пребольно ударившись головой.
— Иттай! (больно)
Германия подошел и с любопытством первооткрывателя стал наблюдать за тем, как я неловко подымаюсь на ноги. Затем подхватил меня на руки и оттащил на треклятую кровать. В молчании осмотрел мою голову, затем прокомментировал:
— Жить будешь, только недолго, больно и страшно. Ты ужасно непослушен, Италия. Ни воспитания, ни дисциплины…
Он вновь достал плетку. Я лежал на животе и не успел перевернуться – он ловко остановил меня, прижав ногой к кровати.
— Не дергайся, — предупредил он, — по груди больнее. Не дай Бог сосок задену — неделю будет болеть.
Откровенно говоря, у меня не было желания проверять, насколько правдивы его слова.
В этот раз он бил больнее, как-то по-другому нанося удары, сдирая кожу. Я попробовал было перекатиться по постели – он попал по груди, а простыни немилосердно царапали иссеченную спину. Я кричал и плакал, умоляя его перестать, но он был неколебим, и бил меня снова и снова, удар за ударом даря мне новую порцию боли… Я потерял счет ударам и времени; спрятав лицо в подушку я тихо подвывал, руки онемели, а спина, казалось, превратилась в одну большую ссадину.
В конце концов он откинул плеть в сторону, и сел рядом со мной на кровать. Провел, чуть надавливая, по моей спине, затем слизнул кровь со своих пальцев. Я перестал выть, просто тихо всхлипывал.
— Эй, Италия… Вечер затянулся, ты не находишь?
Нет, только не это. Нет… Он серьезно этого хочет?
— Я не выдержу,— прошептал я в подушку, — свяжи меня полностью и оставь в подвале на месяц, или просто убей, только не насилуй…
— Я думаю, тебе пора идти, — сказал Германия после некоторого молчания. – Я отнесу тебя в твою комнату. – Он вновь с силой провел по разорванной коже.
— Не утруждайся, — пролепетал я, теряя сознание.
Германия сидел рядом с моей кроватью, когда я очнулся. С трудом я собрал в кучу мысли о вчерашнем вечере.
— Людвиг…
— Спи, Италия, — ответил он ровным голосом, — у тебя жар и тебе необходимо отдохнуть.
— Германия…зачем ты меня избил?
Я ощутил, как его рука зарылась в мои волосы.
— Прости меня, Италия.
— Ладно, — легко сошласился я. – Только…зачем?
Язык заплетался, губы кажется опухли. Хотя спина, кажется, почти не болела. Наверное, Германия ее чем-то обработал.
Германия шумно выдохнул.
— Я… — он вздохнул, словно боясь признаться, — я… Я очень люблю тебя, Италия. В нашей стране долгие годы царила инквизиция. Люди убивали друг друга, считалось, что убить грешника – значит уберечь его душу от грехов, которые он еще мог бы совершить… Потом пришел военный строй. Гражданский ты, военный – все едино. Наша страна всегда считалась очень жестокой…я очень жестокий… Прости.
— Глупый Германия, — пробормотал я, прижимая его руку к своей щеке, — почему ты просто ничего не объяснил? Глупый… А плеть – это очень больно, но потом было даже приятно… Германия глупый…
Я обхватил его сильную руку своими и вновь уснул.
Когда я вновь проснулся, светило солнце. Германия спал на стуле, свесив голову на грудь. Я сел в кровати: раны на спине, видимо, затянувшиеся за ночь, вновь разошлись; я охнул. Германия моментально раскрыл глаза.
— Италия, ты в порядке?
— Я…я нормально. Германия, зачем ты это сделал?
-А ты не помнишь?! – уставился на меня Германия.
— Что?
— Нет, ничего… — он поднялся. – Я пойду, раз уж ты в порядке.
— Стой, — крикнул я, хватая его за руку, — ты что, серьезно собираешься просто так уйти?
— А что я могу сделать? – вызверился он, вырывая руку. – Ты ведь ненавидишь меня теперь!!!
— Нет… Я не ненавижу…
Людвиг потрясенно уставился на меня. Я продолжил, уже увереннее.
— Я не ненавижу Людвига. Германия-сан глупый, а не плохой. Глупых надо прощать.
Несколько мгновений он смотрел на меня, а потом расхохотался.
— И потом, — добавил я, — ты должен извиниться за свое поведение! Научишь меня быть таким же суровым?
— Боже, как я люблю тебя, Италия, — произнес Германия, отсмеявшись.
|
| |
| |
