| Genso_Okami | Дата: Воскресенье, 29.01.2012, 01:08 | Сообщение # 1 |
 Монарх
Группа: Администраторы
Сообщений: 2248
Статус: Offline
| Автор: Хана_Вишнёвая
Бета: Госпожа я
Фэндом: Katekyo Hitman Reborn
Персонажи: Мукуро/Хром
Рейтинг: G
Жанры: Ангст, Занавесочная история,
Гет, Романтика, Повседневность
Предупреждения: OOC
Размер: Драббл, 3 страницы
Кол-во частей: 1
Статус: закончен
Описание: Дождливый день, тёплое кресло, и томик
"Евгения Онегина". Хром вслух читает письмо Татьяны.
Посвящение: Всем тем, кто меня вдохновляют. Они, в принципе, знают.
Примечания автора: Так как-то слишком мягко и по-домашнему.
Я люблю такие зарисовки. Ещё одна глупая мечта - написать то,
как Мукуро ей письмо Онегина читать будет.
Хром была действительно счастлива, когда настали относительно спокойные времена. Кен целыми днями ел и валялся на диване, Чикусу были ни видно, ни слышно, М.М. постоянно ругалась на всех сварливым, но безумно счастливым голосом, а Мукуро-сама смеялся; смотрел на всех так внимательно, будто впервые в жизни видел.
И радостно, и горько, и странно как-то. Такие чувства смешанные, что и сказать нечего, и деть себя некуда. Только – жить.
Сегодня на улице жуткий ливень. В окно посмотришь – в Какуё возле самого здания растут деревья – их и не видно за пеленой дождя; и капли стучат так, что даже собственного дыхания не слышно.
Чикусы, Кена, М.М. и Мукуро-сама почему-то нет – Хром искренне надеется, что они ушли до того, как начался дождь; и что они под него, разумеется, не попали.
Тихо.
Она забирается в кресло с книжкой – уютно поджимает под себя ноги, опирается локтём о подлокотник, и – забывается.
Хром любит книги. Каждая книга – это иллюзия чужой жизни, видимость чужих мыслей, значимость чужих чувств. Каждая книга – возможность прожить новую, интересную жизнь, оставаясь при этом в старой. Когда все буковки дышат чистыми помыслами, рассуждениями и пониманиями – разве можно это не любить?
Больше всех Хром любит Шекспира и Пушкина. Великого драматурга за правильность слога и возвышенность чувств; русского поэта и писателя – за простой, но безумной родной сердцу смысл.
– Венец Пушкина – «Евгений Онегин», – улыбается сама себе девушка, углубляясь в чтение. Она даже не замечает, как начинает читать вслух – просто жить нужно каждым куплетом, каждой строчкой и буквой; чтобы действительно понимать и чувствовать рифмы и смысл.
Хром всегда была чересчур впечатлительной. Однако теперь это кажется даже полезным.
– Я к вам пишу, чего же боле? – читает она громко, но, между тем, с невыносимой нежностью. – Что я могу ещё сказать? Теперь, я знаю, в вашей воле меня презреньем наказать, но вы, к моей несчастной доле хоть каплю жалости храня… вы не оставите меня.
На самом деле, было несложно понять, почему столько чувств – именно в эту часть романа. Потому что…
– Сначала я молчать хотела, – прижимает руки к груди Хром. – Поверьте, моего стыда вы не узнали б никогда, когда б надежду я имела хоть редко, хоть в неделю раз в деревне нашей видеть вас! Чтоб только слышать ваши речи, вам слово молвить, а потом… всё думать, думать об одном и день и ночь до новой встречи.
Потому что это – Мукуро. Такой смелый, умный, такой… восхитительный. Потому что Хром страшно даже посмотреть на него лишний раз.
– Но, говорят, вы нелюдим, – Хром хочется хмыкнуть вопреки всему и вся; так точно описывает Пушкин всё то, что она сама выразить не в силах. – В глуши, в деревне – всё вам скучно, а мы… ничем мы не блестим…
И правда – обычная девочка. Бледная немножко, худенькая, с глазищами на пол-лица. Ничем не выделяющаяся.
– Хоть вам и рады простодушно, – заканчивает Хром чуть упавшим голосом. – Зачем вы посетили нас? В глуши забытого селенья я никогда б не знала вас, не знала б горького мученья. Души неопытной волненья уняв со временем… как знать? По сердцу бы нашла я друга, была бы верная супруга и добродетельная мать. Другой!..
Девочку даже передёрнуло от такого кощунства – она даже забыла, что это Пушкина слова, а не её. Даже мысли об этом ей претили.
Мукуро-сама – единственный, кто действительно достоин любви.
– Нет, никому на свете не отдала бы сердце я! – воскликнула Хром, чувствуя, как что-то внутри поднимается горячей протестующей волной, захлёстывает её, уносит. – То в вышнем суждено совете, то воля неба – я твоя! Вся жизнь моя была залогом свиданья верного с тобой!
А помнится, в будущем, когда сердце трепыхалось так, будто из груди вот-вот вырвется, они встретились во время битвы. Он – заслонил её собой. Тёплый, живой, сбил с ног и защитил, и…
– Я знаю, ты мне послан богом, до гроба ты хранитель мой…
И – был рядом. Хочется тешить себя надеждой, что не только потому, что у Хром была коробочка тумана.
Хотя кто их, взрослых, разберёт?
– Ты в сновиденьях мне являлся, незримый, – ромашки в голове, и ослепительно-белый свет; и рубашка такая же. Хром смешно почти, она переводит дыхание и продолжает читать вдохновенно, нежно. – Ты мне был уж мил. Твой чудный взгляд меня томил, в душе твой голос раздавался давно… нет, это был не сон! Ты чуть вошёл – я вмиг узнала, вся обомлела, запылала, и в мыслях молвила: вот он!
Спас. Взял за руку, и за собой увёл – в полный опасности и страха мир; в мир, который она вошла живой, на своих ногах, со своими мыслями, опираясь о его руку.
– Не правда ль? Я тебя слыхала: ты говорил со мной в тиши, когда я бедным помогала, или молитвой услаждала тоску волнуемой души, – Хром выпрямила одну затёкшую ногу. – И в это самое мгновенье не ты ли, милое виденье, в прозрачной темноте мелькнул, приникнул тихо к изголовью? Не ты ль, с отрадой и любовью, слова надежды мне шепнул?
«Живи, милая. Назло всем живи».
– Кто ты, мой ангел ли хранитель, или коварный искуситель? Мои сомненья разреши! Быть может, это всё пустое, – голос возвысился и затих; Хром для себя выделила этот момент ещё с первого взгляда на строчки. А первый взгляд – скучный. Вникать надо. По-ни-мать. – Обман неопытной души, и суждено совсем иное… но так и быть! Судьбу мою отныне я тебе вручаю! Перед тобою слёзы лью, твоей защиты умоляю…
Вот как. Сама Хром никогда бы не сказала такого. Мукуро-сама и так слишком многое для неё сделал, о какой тут защите умолять? Она, на самом деле, многое бы отдала, чтобы самой его защитить.
Только чуть-чуть сильнее стану…
– Вообрази: я здесь одна, – это точно. Поэтому можно посвятить время себе, поэтому можно стихи читать в полный голос. Поэтому умиротворение какое-то чувствуется. – Никто меня не понимает, рассудок мой изнемогает, и молча гибнуть я должна. Я жду тебя: единым взором надежды сердца оживи, иль сон тяжёлый перерви увы, заслуженным укором!
А глаза – разноцветные, раскосые, хитрые. Хром так и представляет его насмешливый взгляд.
– Кончаю! Страшно перечесть… стыдом и страхом замираю, – и она сама замирает в волнении. – Но мне порукой ваша честь, и смело ей себя вверяю, – закончила девушка вдохновенно-возвышенным тоном.
Татьяна была восхитительно обыкновенной. Но смелой настолько, что дрожали коленки. Хром чувствует скорей интуитивно – дай ей в руки трезубец и скажи сражаться за Онегина, она бы всех вынесла к чёртовой матери, не боясь никого и ничего.
Жалко. Она, Хром, не может так пока.
– Прониклась, милая? – знакомый такой голос; девушка скатывается с кресла и падает на четвереньки, медленно повернув голову.
С волос капает. И взгляд – тот самый, насмешливый, с хитринкой.
– Давно вы тут? – спрашивает она тихо.
– Достаточно, чтобы успеть на представление, – Мукуро скидывает мокрый плащ на табуретку; туда же отправляется насквозь пропитанная влагой белая рубашка.
– Вот как, – Хром даже дрожит едва заметно, когда он ей руку протягивает. Маленькая ладошка в его руке утопает, и когда девушка встаёт, попутно выясняется, что она ниже чуть ли не на целую голову.
Хром внимательна к деталям, на которые Мукуро всегда было плевать.
– Знаешь, милая, я прочту тебе письмо Онегина к Татьяне, – смеётся иллюзионист своим бархатным голосом, наклоняясь к её лицу. – Но только когда ты немного подрастёшь, ладно?
Книга падает на пол.
С волос капает – ей на плечи. Вода холодная, но вздрагивать совсем не хочется – разрушать очарование момента только. Да и не неприятно это – Хром не так уж и чувствительна к холоду.
За окном льёт дождь – такой, что даже не видно ближайшего дерева. Капли стучат громко-громко – не слышно даже дыхания.
Но то, как бешено стучит сердце – слышно очень хорошо.
|
| |
| |
